Так говорил Ландау

В той же больнице 10 декабря Льву Ландау была вручена медаль лауреата Нобелевской премии, диплом и чек. Впервые в истории Нобелевских премий эта высочайшая награда вручалась в больнице. Ландау хромал и двигался очень медленно, но шёл сам, опираясь на палку.

Посол Швеции в СССР Рольф Сульман поздравил Ландау с премией, и добавил:

— Нобелевский комитет очень сожалеет, что вы, господин Ландау, не смогли приехать в Стокгольм и получить эту награду лично из рук короля. Ради этого случая допускается отступление от существующих правил.

Ландау отвечал по-английски:

— Благодарю вас, господин посол. Прошу передать мою глубочайшую благодарность Нобелевскому комитету, а также наилучшие пожелания Его Величеству, королю Швеции. Надеюсь посетить вашу замечательную столицу, как только выздоровлю.

Его поздравили и президент Академии наук Келдыш, и Капица, и Тамм, и Арцимович, и Семёнов, и многие-многие другие. Дау был весел, оживлён, он острил, смеялся, и только вернувшись в свою палату, в изнеможении опустился в кресло, не в силах шелохнуться.

В научных кругах ходили слухи, что эта премия всё-таки запоздала, и Дау не насладится ею в полной мере. Американский журнал «Life» опубликовал большую статью под сенсационным заголовком — «Нобелевская премия после смерти», тогда как её дают лишь при жизни.

Л. Д. Ландау и его жена во время вручения Нобелевской премии.

Физики в один голос утверждают, что у Ландау имеется не менее семи работ, каждая из которых, могла быть удостоена этой самой высокой награды.

Летом я находилась возле Дау безотлучно.

Однажды приехали трое журналистов из «Комсомольской правды» — Владимир Губарев, Ярослав Голованов и Леонид Репин. Дау принял их очень приветливо, и к концу визита они записали всё, что нужно, а Дау узнал, что они уже начали работать над книгами, хотя времени свободного почти нет. Я только несколько лет спустя осознала, какое огромное значение имел для меня визит этих ребят к Дау. Прислушавшись к их разговорам, я поняла, что если и дальше буду предаваться мечтам о книгах, дело так и не сдвинется с мёртвой точки. Вот передо мной люди, которым писать книги труднее, чем мне, ибо они должны ещё и на службу ходить. Такие мысли, раз возникнув, вас уже не оставят.

Меня ещё мучили сомнения: справлюсь ли я, но тут на память пришли слова Дау о том, что он не очень верит в существование талантливых рукописей, которые остаются неизданными.

— Чушь. Талантливые рукописи рано или поздно издаются. А разговоры о невозможности напечататься — прибежище для лодырей. Им лишь бы не работать. А если ужас какие трудности, то лучше и не начинать, — заявил он в интервью одной самоуверенной молодой особе.

Словом, в тот день, когда я познакомилась с тремя журналистами из «Комсомолки», я решила, что пора садиться за работу, за книгу. Темы мелькали давно, да только я их всё откладывала, считая слишком трудными. Темы, к слову сказать, были каким-то образом связаны с Дау. Он однажды сказал: «О Дале нет ни одной книги; что из того, будто он не хотел, чтобы о нём писали, это когда было. О Жуковском — тоже ничего не разыщешь почитать».

Для начала я выбрала Владимира Даля. И тут же сообщила Дау:

— А я тоже собираюсь написать книгу, как и эти журналисты.

Дау бросил на меня насмешливый взгляд и промолчал. Уже из упрямства и от обиды я продолжала:

— О Владимире Ивановиче Дале.

Дау молчал.

— Я уже и подзаголовок придумала: «Книга о доблестном гражданине России и великом борце за русский язык».

— И это вся книга? — ехидно спросил он.

Он меня просто убил этой репликой. Конечно, хвастунишку надо поставить на место. Но мне так нужно было его одобрение! Хотя в своём обычном благодушном настроении так естественно и не думать ни о какой борьбе. А меня его слова подхлестнули. Откуда-то взялась первая фраза: «Датчанин Иоганн Даль преуспел в науках», и далее всё пошло как по плану. Книгу я писала несколько лет, порой было невыносимо трудно, эти муки знакомы каждому пишущему человеку, не о них речь. Я не могла бросить начатое.

Самое удивительное, что я не сомневалась в том, что мне удастся опубликовать своё произведение.

Так или иначе, он меня подтолкнул к этой работе, так же как за несколько лет до описываемых событий мною была переведена очень нелёгкая пьеса, главным образом, потому, что не раз и не два раздавалась ещё одна убийственная реплика:

— Где уж такому лодырю, как ты, перевести пьесу!

Во всяком случае, если бы мне стали без конца твердить, что надо доводить до конца каждое начатое дело, я бы уж точно бросила.

— Иногда мне страшно взглянуть в зеркало, а вдруг там какая-то ослиная рожа с ушами, — с несвойственной ему покорной улыбкой сказал однажды Дау.

Он по-прежнему произносил немало фраз, которые хотелось сразу же записать, что я и делала, если находилась рядом.

— Я потерял год, но за это время я узнал, что люди гораздо лучше, чем я полагал.

— Кажется, я своей болезнью поставил какой-то идиотский рекорд.

День рождения Л. Д. Ландау.