Так кто же развалил Союз?

Ощущение ужаса. Будто земля под ногами разверзлась. Мысли путаются. Где Горбачев? Где Ельцин? Значит, конец надеждам? А что с нами будет? С работы, конечно, выгонят. Газета будет другая. Это не страшно. Надо искать, чем заняться. Может, частным извозом? Если не извоз, вернуться в научную журналистику? Издавать журнал о «летающих тарелках», НЛО… Вечно востребованная, вечно животрепещущая тема. Жалко, что Кирилл не успел уехать за кордон. Теперь вряд ли выпустят. Фила, конечно, загребут в армию. Теперь уж точно. Единственно, кто, может, останется при деле, Лариса. Она по военному ведомству служит.

К десяти часам должен был ехать в редакцию везти интервью с Александром Николаевичем Яковлевым по поводу его исключения из партии (беседовал с ним за три дня до путча, в среду 16 марта). Теперь это никому не нужно. Мир перевернулся. Все-таки надо ехать. В десять был у Поройкова, зама главного. Застал у него Заречкина, заведующего отделом политики. Полная растерянность.

— Ну что, писать заявление об уходе? — спросил как бы в шутку, с некоторой бравадой.

— Пока не надо… — как-то неуверенно ответил Поройков. В мозгу у него, должно быть, шевельнулось, что такое заявление, может быть, вскоре действительно потребуется. И не только от меня. А может быть, и без всяких заявлений…

Поройков сказал, что на Минском шоссе танки. Вместе с тем у военных тоже чувствуется какая-то нерешительность.

— Какая нерешительность? — возразил я. — То, что за вами до сих пор не пришли.

Мне показалось, что ему эта мысль не понравилась.

Заречкинские ребята никуда дозвониться не могут. Ельцин и Хасбулатов вроде бы пока на свободе.

Поройков сказал, что должна бы прийти фельдпочта с указанием, что делать.

Зашел Бонч-Бруевич. Он был в тульской области. Только что с поезда. Еще ничего не знает.

Заглянул незнакомый фотограф. Тоже в неведении. Счастливые люди.

Мне тут делать нечего. Пока обстановка более или менее не определится, лучше не мозолить людям глаза, не быть свидетелем их растерянности и тревоги.

Подозрительное спокойствие

Вышел на улицу. Пошел по Кировской к центру. Надо посмотреть, как и что в городе. Вроде все как обычно. Ни военных, ни милиции. Люди ходят. Может, почтамт захвачен? Чрезвычайное положение ведь. Как это у большевиков: первым делом занять почту, телефон, телеграф. Зашел. Тьфу ты, здесь ведь теперь биржа.

Прохожу мимо здания КГБ. Пристально всматриваюсь. Тоже нигде ничего приметного. Возвращаюсь к Кузнецкому мосту, чтобы пройти мимо резиденции Крючкова: как уже говорилось, она не в самом здании бывшего Страхового общества, а по соседству, аккурат на углу Кузнецкого и площади Дзержинского. Возле этого самого подъезда № 1 стоят трое в штатском. В январе, когда брал интервью у их начальника, стоял один. Только и перемен.

По бывшей Жданова (как она теперь называется?) направляюсь в сторону «Детского мира», потом сворачиваю направо на Маркса. Нигде ничего. Время примерно 10–30 10-40.

Единственно, что заметил, на площади Революции напротив памятника Свердлову четыре крытые зеленые машины. Вроде бы военные. Одна из них с бульдозерным ножом. Для сноса баррикад, что ли?

Огибаю музей Ленина, поднимаюсь на Красную площадь. Уж там-то что-то должно быть. Нет, и там ничего. Все как обычно: группки туристов, фотографы, небольшая толпа перед Мавзолеем.

Ну, должно же быть хоть где-то что-то в подтверждение случившегося переворота! Нет, нигде ничего. Ощущение: а вдруг действительно всем на все наплевать, и переворот прошел тихо, мирно, незаметно? Хоть бы где-то какой-то плакатик, какой-то выкрик. Нет, ничего. Охраны тоже нет усиленной. Обычная. Милицейская «Волга» возле ГУМа, другая возле Исторического музея.

«Хунте нет!»

Спускаюсь мимо музея к Охотному ряду. И вот… Вот оно! Первое! У входа в подземный переход стоят кучки людей. Какая-то женщина в джинсах со злым лицом выкрикивает: «Семьдесят три года они нас е…ли, и опять хотят е…ть!»

Ничего себе. Уж если женщины переходят на этот фольклорный язык, значит, задело. Зацепило.

Спускаюсь в подземный переход. Опять ничего. Выхожу на Тверскую. Ничего. Все как обычно.

Подхожу к Долгорукому. Наконец-то! Толпа перед памятником. На постаменте два листа ватмана: «Нет фашистскому перевороту!», «Нет хунте!»

Неподалеку от памятника две БМП. Развернуты как-то странно носами в сторону Института марксизма ленинизма (он за спиной у князя, в глубине). Сверху на каждой машине тесно, прижавшись плечом друг к другу, стоят молодые ребята из толпы. Впрочем, некоторые умудрились даже лечь на броню. Солдатики-водители, видимо, не знают, что делать, куда ехать, как стряхнуть пассажиров.

То здесь, то там возникает митинг. Со стороны Пушкинской подошла колонна БТРов. Насчитал восемь штук. Все в пыли. Видно, шли издалека. На головном офицер. Кто-то из толпы затевает с ним перебранку. Офицер отвечает зло. Ко всему прочему, сказывается, наверное, бессонная ночь, проведенная на марше. Пытаюсь утихомирить наскакивающих на него: «Не надо оскорблять военных. Они подчиняются приказу».