Так кто же развалил Союз?

Тем не менее Горбачев довольно ловко втянул их в дискуссии, задавая им вопросы о Союзном договоре, о будущем Союза. Ничего хорошего, правда, он не услышал. Лидеры прибалтийских республик дружно отвечали, что они не желают вмешиваться «во внутренние дела Советского Союза». При этом Ландсбергис даже демонстративно остался сидеть, отвечая на вопросы президента, — дескать, он гворит с Горбачевым, «как равный с равным». Другие участники заседания почтительно вставали.

Весьма остро прореагировал Горбачев на произнесенное Ландсбергисом слово «блокада» — «блокада Литвы»:

— Блокада? Какая блокада? Вы должны осторожнее выбирать слова!

К слову «блокада» в Москве старались не прибегать, обходясь благопристойными эвфемизмами — «переход к рыночным ценам», «принятие экономических мер», «частичные ограничения» и т. п.

Слово, что и говорить, неприятное, однако как без него обойтись? Это слово, против которого наигранно протестовал Горбачев, употребляли не только прибалты: Казахстан, Молдавия, Белоруссия, Грузия высказались на заседании именно против блокады, видимо, опасаясь, что эти «рыночные экономические меры» Москва в случае чего может применить и против них.

«Дебаты, целью которых было осуждение Литвы, — вспоминает Ландсбергис, — превратились в укор Кремлю и завершились общим выводом, что блокада Литвы должна быть прекращена. Тут Горбачев промолчал».

После заседания Горбачев, хоть и с неохотой, как бы забыв о своем обещании, все же вынужден был отдельно поговорить с лидерами прибалтийских республик (те-то как раз только и ехали в Москву ради этого разговора).

В статусе этих республик тогда были некоторые различия: Литва, как мы знаем, уже объявила себя независимым государством, принимала самостоятельные решения и за это была наказана блокадой. Эстония и Латвия заявили лишь о «периоде перехода к независимости». Председатель латвийского парламента Горбунов на заседании Совета Федерации сказал даже, что возможна «приостановка осуществления» Декларации о независимости Латвии, — если будут даны гарантии, что латвийский парламент не будет разогнан.

Так что самым «крепким орешком» для Москвы была, конечно, Литва. Ландсбергис упрямо твердил, что решение от 11 марта окончательное, что «ультиматумами и блокадой ничего достичь не удастся, что времена военных и экономических кар закончились». Предложил перейти к нормальным переговорам.

Горбачев так же упрямо повторял, что литовскую независимость никто не признáет. Присутствовавший при разговоре председатель правительства Рыжков спрашивал, что Литва собирается делать, если Москва потребует от нее оплачивать поставки нефти и газа по мировым ценам, да еще в валюте?

Горбачев и Рыжков доказывали, что они ничего не могут сделать, что они должны выполнять постановления III Съезда народных депутатов СССР об отмене литовского Акта от 11 марта и что уступить должна Литва. Блокада, или, как они выражались, «временные ограничения» будут немедленно отменены, как только литовский парламент аннулирует упомянутый Акт.

«В этих требованиях не было ничего нового, — пишет Ландсбергис, — повторялся один и тот же мотив. Однако тон разговора уже был иным. Хотя мы не пришли ни к какому решению, дискуссия проходила во вполне конституционной атмосфере. Косвенное давление ощущалось, однако не было прямой агрессии, бессмысленных филиппик и, главное, грубых угроз. К концу разговора мы пришли к общему выводу, что надо найти формулу, которая бы открыла путь для дальнейшего диалога».

И далее:

«Хотя я не смог привезти в Литву весть об окончании блокады, поездка не была безрезультатной. Сам факт, что наконец-то состоялась встреча с Горбачевым, не только поднял настроение людей, но и подпортил кровь местной оппозиции… Атмосфера в Вильнюсе немного разрядилась».

Так что хитроумная ловушка Горбачева не сработала. Прибалтийские лидеры ловко вывернулись из нее. Но до полного обретения независимости их республиками было еще ох как далеко.

Горбачев требует уже не отмены литовского Акта, но хотя бы моратория

Горбачева поджимал приближающийся XXVIII съезд КПСС. Ему надо было представить партийной номенклатуре, если и не решение балтийской проблемы, то хотя бы видимость такого решения.

Спустя две недели, 26 июня, он пригласил Ландсбергиса в Москву для очередного разговора. Снова началась упорная пикировка: «Вы должны!» — «Нет, мы не можем!»…

На этот раз разговор свелся к обсуждению проблемы «ответственности перед избирателями». Ландсбергис пытался объяснить Горбачеву, что отказ от независимости Литвы для него и других руководителей республики будет означать предательство по отношению к литовским избирателям. Горбачев же, как вспоминает Ландсбергис, поучал его, каким образом отказаться от «отделения» Литвы и при этом «сохранить лицо» перед избирателями.

Ландсбергис: