Так любят люди

Ей удобно жить так. И она будет так жить. Так, словно она — это целый мир, в который иногда можно запускать других людей. Например меня.

И иначе она жить не станет. Потому что так ей удобно. А по-другому нет.

И мне никогда не удастся объяснить Той, Которая Не Звонит, что вдвоем жить интересней, чем поодиночке.

Потому что как жить в одиночку, она знает. А как вместе — нет. И эти новые знания ей ни к чему.

Потому что у нее есть навык жить одной. А вместе — нет. И нафиг ей этот новый навык не нужен.

И мне, пятидесятилетнему упертому ослу, уже давно пора бы понять, что их переделать невозможно. Нервы попортить, страстями поиграть — это да. Это может быть.

А переделать — нет.

Официантка поставила на столик виски, сок, лед и спросила:

— Выбрали?

«Юлия» — прочел я на бейджике.

«И чего она именно Юлия? Я пытаюсь про эту Юлию забыть, а тут — снова…»

— Юлия, а что бы вы сами посоветовали?

— Вы предпочитаете: мясо, рыбу?

— Я предпочитаю взаимопонимание, — зачем-то сказал я.

И понял, что с жизнью надо немедленно что-то делать.

Потому что очень уж мне не нравится то, что жизнь делает со мной.

Степан Семенович, 61 год, пенсионер; Людмила, 30 лет, его дочь

ЛЮДМИЛА:

— Давай рассказывай про свою позицию. Послушаешь, что тебе умные люди скажут. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Сама рассказывай. Сама привела, сама и рассказывай.

ЛЮДМИЛА:

— Извините… Папа просто нервничает… СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Ничего я не нервничаю. Я по-удавски спокоен.

— Как?

ЛЮДМИЛА:

— Извините. По-удавски — значит, как удав. Папа так говорит.

Нервничают, конечно, оба. Но папа все-таки старается сохранять спокойствие. Дочка даже не старается.

ЛЮДМИЛА:

— Хорошо. Я сама расскажу. Это мой отец. Его Степан Семенович зовут. Ему шестьдесят один год. Он всю жизнь работал на… СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Это к делу не относится. ЛЮДМИЛА:

— На ответственной работе. У него была жена, мама моя. И вот два года назад мама умерла… И вот тогда папа…

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Неправильно рассказываешь. Мы с Аллочкой моей тридцать пять лет прожили. Тридцать пять! Дочка, к сожалению, только одна. Мы-то как думали: сначала родим дочь Людмилу, потом обязательно сына Руслана. С сыном не получилось. Болезни там… Она вообще, Аллочка, болезненная была всегда. Я ее и полюбил за ее бледность. Всегда бледная, и — огромные глаза.

ЛЮДМИЛА:

— Мама очень красивая была. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Не перебивай отца, сколько раз учить! Сиди по-удавски и молчи! Красивая, да. И умная. За тридцать с лишним лет не поругались ни разу, верите? И, главное, никакой одной такой смертельной болезни не было у нее, рака там или инфаркта. Просто гаснуть начала. У людей, которые чувствуют смерть, глаза начинают внутрь смотреть, не замечали? У нас у всех наружу, а у них — внутрь. Вот и у Аллочки такое было…

ЛЮДМИЛА:

— Папа, не отвлекайся. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Поучи меня… И вот… Значит, умерла она. ЛЮДМИЛА:

— Два года назад. СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Перед пенсией как раз. Умерла. Отпели мы ее, как положено. А места на кладбище мы заранее с ней купили, чтоб не мучиться потом… Могила на двоих. Вот.

ЛЮДМИЛА:

— Папа!

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Что папа, папа? Нет у меня никакой проблемы! Ты считаешь, что есть, — сама и рассказывай.

ЛЮДМИЛА:

— Проблема какая? Мой папа совсем не хочет обращать внимания на женщин. А он же еще крепкий мужик! Вот артист Краско старше отца, а на молодой женился.

— Вы вместе живете?

ЛЮДМИЛА:

— Да по отдельности мы живем! Рядом, но по отдельности. Вы что думаете: я отца родного сбагрить хочу? Я счастлива только, когда он приходит. Я его обожаю. И он меня. Это он только с виду такой строгий, а на самом деле вы даже представить себе не можете, какой он нежный человек. Вы бы видели, как он с дочкой… Ну, с внучкой своей общается… Ну не могу я смотреть, как он мучается.

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Не мучаюсь я ничего!

ЛЮДМИЛА:

— Мучаешься! От дочки не скроешь! Одиноко ему, я понимаю. Мужику нельзя без бабы, я извиняюсь. Он же не старик какой-то, правильно? Я маму очень любила свою, очень. И если она сейчас смотрит на нас с небес — то мучается. Я прям чувствую, как мучается из-за отца…

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— Да в том-то и дело, что смотрит Аллочка моя… Мы с ней не венчались, врать не буду. Мне нельзя было венчаться при должности моей… Но то, что мы встретимся с ней еще, я верю… Про Бога не знаю ничего, нас по-другому воспитывали, у нас коммунистическая партия была бог, но вот то, что встретимся с Аллой, знаю точно. Да даже и не в этом дело. Дочка моя, ну, Люда, она, правда, меня очень любит. Хорошая дочь. И муж — он второй у нее — хороший.

ЛЮДМИЛА:

— Это тут при чем?

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— И первый был хороший тоже. Внучка у меня… Вот… А дочь за меня переживает. Это я понимаю. Она вот представляет, как сижу я один вечерами, телевизионный этот базар отсмотрел уже весь и вот сижу, грущу, пью водку и плачу.

ЛЮДМИЛА:

— Не так разве?

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ:

— А хоть бы и так. Но не так. Людка хочет, чтоб я новую семью обрел, понимаете? Ее как первый-то ее муж бросил… Хороший был человек, но бросил…

ЛЮДМИЛА:

— Папа, перестань!

СТЕПАН СЕМЕНОВИЧ: