Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии

От старой плакучей березы, что росла на бугре, отделился огромный сук, пал на землю и неуклюже потащился по полю.

Отсюда, с бугра, Трубников видит клеверище. Над золотым ковром вновь отросшего низенького клевера носятся, будто ведьмины клочья волос, пучки сухого сена, вычесанного ветром из стерни. А в дальнем конце поля с перевальцем катится огромный шар, от которого тоже отделяются темные клочья и взмывают вверх. Трубников угадал, что это поверженный стог, лишь когда другой стог наклонился всем составом, рухнул и, покатившись с десяток метров, перестал существовать, растерзанный ветром. А затем повалился еще один стог, и еще, и еще. По дороге, направляясь к деревне, спешат люди.

Стиснув зубы, глядит Трубников, как ураган уничтожает нелегкий труд людей.

– Не горюй, Егор Иваныч, – слышится голос подошедшего сзади Игната Захарыча. – Бог даст, завтра вёдро будет, мы клеверок обратно просушим и застогуем накрепко.

– А коли дождь зарядит, сеногной!.. Пропал год… Опять бескормица, падеж, все сначала начинай…

– Да хватит тебе!.. Раз буря – значит, скоро распогодится.

– Твои-то не повалило?

– Зачем? Стоят как вкопанные.

– Вон за балкой тоже стоят.

– Видать, поторопились нынче. Утоптали плохо, да и окружность не соблюли.

– То-то и оно!.. Колхозное – чужое, а свое, кровное – свадьбу сыграть… – горько говорит Трубников, и тут страшный удар грома раскалывает небо.

Яростно хлынул ливень.

По окнам стекают последние капли дождя. Гроза прошла, снова светит солнце, июньский вечер еще светел, хотя солнце спустилось к горизонту.

Трубников и Борька рассматривают наброски для стенда.

– Хорошо, – говорит Трубников. – Все в подробности, только башня тут зачем?

– Это не башня, а голубятня.

– Зачем?

– Голубь-то – почтовая птица. Над почтой голубятник – в самый раз.

– Идут! – слышится взволнованный голос подошедшей к окну Надежды Петровны.

К дому Трубникова приближается шумная толпа. Впереди шагает Павел Маркушев в темном костюме и белой сорочке, рядом с ним молодая в светлом длинном платье с фатой и ромашковым венком на голове. За ними выступают родня и гости, среди всех выделяется дородством старший брат Павла – уральский сталевар.

Люди идут, приплясывая, отбивая дробца. Из середины толпы вырывается пронзительное обращение:

Ты воспой, ты воспой
В саду соловейко…

А раскатистый бас отвечает:

Эх, я бы рад тебе воспевать.
Эх, мою го-о-лосу не хвата-ат.
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя…

Одни слова путались с другими, все ухало, охало, ахало.

– Видишь, ты не пришел, и свадьба сама тебе честь оказывает, – говорит Надежда Петровна.

– Нужна мне такая честь! – зло отвечает Трубников. – Коль зарядят дожди – сеногной, все прахом пойдет!

Свадьба приближается к дому.

– Выйди на улицу, неудобно, – просит Надежда Петровна.

– А ему удобно мне в лицо глядеть?

– Нельзя так, Егор, надо быть добрым!..

Трубников как-то странно – нежно и насмешливо – смотрит на жену.

– Да, надо быть добрым… Ведь нам одной жизнью жить, верно? Со всеми свадьбами, родинами, крестинами, радостями, горестями… И сколько же, скажи, будет дрянного, нелепого, мешающего, если не быть хоть раз по-настоящему добрым!

Он выходит на крыльцо, Надежда Петровна следует за ним.

– Егор Иваныч, мы за вами! – В голосе Павла смущение, неуверенность и радость.

Трубников молчит.

– Такая незадача! – Павел делает грустное лицо, но против воли глаза его ликуют. – Прямо несчастный случай, да мы завтра наверстаем!

Умоляюще и нежно смотрит на Трубникова невеста, с веселой надеждой – брат-сталевар.

– Мразь! – громко говорит Трубников Павлу Маркушеву. – Раз ты коллектив обманул, нет тебе ни в чем веры. Я бы подумал на твоем месте, – он глядит в помертвелое лицо молодой, – стоит ли с таким судьбу вязать. – И, повернувшись, возвращается в дом.

Он входит в дом и садится возле кухонного окошка, глядящего на огороды: верно, нелегко и непросто далась ему эта беспощадная доброта. Мягко ступая, к нему подходит Надежда Петровна.

– Ох и одиноко тебе будет, Егор, – говорит она печально.

Трубников молчит.

– Может, это и сила в тебе, что ты так можешь… Только надо ли? Надо ли так с людьми? Ведь нонешний день им на всю жизнь запомнится.

– Я и хочу, чтобы им он запомнился на всю жизнь, – тихо отвечает Трубников. – Ну, мать, раз нам свадебных пирогов не есть, собери-ка поужинать!

В доме Маркушева негромко и невесело под «Милку дорогую» справляют свадьбу. Захмелевший Павел сидит за столом в палисаднике. К нему склонился Семен Трубников.

– Осрамили тебя на весь свет, – говорит он Павлу. – Разве это дозволено?

– И за что? – с хмельной обидой бормочет Павел. – Ну, ошиблись, поправимся…

– А ему люди – тьфу, лишь бы себя выставить!

– Ладно брехать-то! – вмешивается скотница Прасковья. – Он обо всех нас думает.

– Молчала бы, верная Личарда! Вот попомните, ему за ваш труд и пот новые награды выйдут, а вам – сказки о светлом будущем.

– Мы так несогласные… – крутит головой Павел. – Я уйду… И Лизаху заберу… А коли она не того… я один…