Так начиналось…

— Очень боюсь, чтобы кто-нибудь не «наозорничал» вокруг Академии. Нам ведь сейчас вплотную заняться Академией некогда, а это важный общегосударственный вопрос. Тут нужна осторожность, такт и большие знания, а пока мы заняты более проклятыми вопросами. Найдется у вас какой-нибудь смельчак, наскочит на Академию и перебьет там столько посуды, что потом с вас придется строго взыскивать.

— Не наскочит, Владимир Ильич, — успокоил Луначарский. — Наркомпрос считает планы коренной реформы Академии наук несвоевременными.

— То-то. К этому учреждению надо относиться бережно и осторожно и лишь постепенно, не раня ее органов, ввести ее более прочно и органично в новое коммунистическое строительство.

Ленинский архиосторожный подход к академикам был продиктован многими причинами. Основная — это желание привлечь светлейшие умы России к делу пролетарского строительства. «От раздавленного капитализма сыт не будешь, — размышлял Владимир Ильич. — Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь коммунистического общества построить не сможем. А эта наука, техника, искусство — в руках специалистов и в их головах».

В головах многих специалистов царило тогда смятение. Куда поведут дело большевики? Не будут ли они мешать нам заниматься наукой? Крупные ученые, работавшие в академии, в университетах, были совершенно оторваны от политической жизни. «Наше дело — чистая наука. А заниматься политикой — значит копаться в грязном белье общества». Так заявил один из делегатов Московского съезда союза инженеров в начале 1918 года. Такова была позиция большинства «спецов».

Кое-кто из профессуры входил в состав буржуазных партий и Советскую власть встретил откровенно враждебно.

Нужно было учитывать, кроме того, и немалую силу привычки. Императорская Академия наук два века развивалась в условиях царизма, а они, естественно, накладывали свой особый отпечаток на ее порядки, традиции.

Привлечь авторитетнейших специалистов к практической советской работе было весьма и весьма заманчиво. Но сперва их нужно было убедить, дать им время для осмысления перемен и в общественной и в их личной жизни. Время и, помимо него, факты.

Ленин отлично понимал это и потому не торопил событий.

Занимаясь многие годы перед революцией философскими проблемами естествознания, Владимир Ильич, конечно, знал, какими силами располагает российская наука. (А в библиотеку Академии наук он даже присылал из эмиграции — разумеется, нелегально — большевистские издания на хранение.)

Академиками и членами-корреспондентами академии в 1917 году были многие ученые с мировым именем. Президентом состоял геолог А. П. Карпинский. Вице-президентом — ботаник И. П. Бородин. КЕПС — Постоянную комиссию по изучению производительных сил России — возглавлял геохимик В. И. Вернадский. Цвет русской науки в академии представляли лауреат Нобелевской премии физиолог И. П. Павлов, математики В. А. Стеклов и А. Н. Крылов, дедушка русской авиации Н. Е. Жуковский, химик Н. С. Курнаков. В учреждениях академии сотрудничали гидробиолог Н. М. Книпович, геолог А. Е. Ферсман, ботаник В. Н. Сукачев, географ Л. С. Берг.

Непременным секретарем академии был тогда востоковед С. Ф. Ольденбург. К нему и явился хмурым январским утром неожиданный посетитель. Секретарша вздрогнула, увидев в приемной человека в кожаной куртке с красным бантом на груди. А когда он представился, все внутри у нее сжалось:

— Доложите-ка, барышня, что пришли из комиссариата просвещения.

Грозный комиссар оказался человеком тихим и интеллигентным, по фамилии Шапиро. Он мирно переговорил с академиком и, вежливо раскланявшись, удалился, не получив никакого ответа на свой главный вопрос: какую работу могла бы выполнять академия по заданиям Совнаркома?

Миссия Шапиро была чрезвычайно нелегкой. Ведь в кресле непременного секретаря сидел не кто иной, как недавний министр просвещения в правительстве Керенского, один из заметных деятелей партии конституционных демократов, или, попросту, кадетов. Можно представить, с какой настороженностью этот деятель принял красного эмиссара. Он выслушал его степенно, без эмоций. Знаток своего дела и один из поборников широкого образования народа, Ольденбург не принимал нигилизма, который исповедовала определенная часть молодежи. «Мы построим новую культуру… — передразнивал ее академик, — а куда вы денете Пушкина, Омара Хайама, нашего Павлова наконец?»

Когда Шапиро выходил из кабинета, приветливый, но явно огорченный прохладным приемом, что-то шевельнулось в душе старого кадета. Всегда сдержанный и неторопливый Ольденбург выбежал спустя минуту из кабинета и велел секретарю соединить его со всеми академиками, у кого есть дома или в присутствии телефонные аппараты. А у кого нет, разослать депешу, что 24 января состоится экстраординарное заседание общего собрания академии в ее актовом зале.