Протокол этого заседания, хранящийся в архиве, к сожалению, не содержит сколько-нибудь ярких деталей обсуждения доклада непременного секретаря. И постановление собрания по докладу было достаточно сдержанно и уклончиво. Непременный секретарь был уполномочен сообщить властям, что «ответ академии может быть дан по каждому отдельному вопросу в зависимости от научной сущности вопроса по пониманию академии и от наличности сил, которыми она располагает».
Витиеватый ответ академиков не содержал никаких обещаний насчет сотрудничества, но и не был отказом от контактов. И они продолжались.
Через несколько дней в кабинет Ольденбурга вошел человек в форме красногвардейца. Он достал из портфеля пакет в сургучовых печатях и попросил расписаться на листе бумаги, где говорилось, что при сем препровождаются «Основные положения к проекту мобилизации науки для нужд государственного строительства».
Мобилизация науки… Скажем прямо, терминология этого документа не всем читавшим его академикам пришлась по душе. Один из них, человек престарелый и консервативный, пробурчал, что в его возрасте поздно надевать шинель и что мобилизации подлежат куда более молодые. Другой обрушился на необычный лексикон документа, его насыщенность политическими терминами и модными словообразованиями. Неожиданно всех примирил филолог Шахматов:
— Помилуйте, господа! Новые времена — новые слова. Это нисколько не повредит языку нашему, — напротив, он обогатится. Что-то из новой лексики отомрет само собой. А что-то привьется в народе. Давайте лучше изучим существо предложенных властями проектов, заглянем в их корень.
Перечитывая сегодня проект мобилизации науки, мы не находим в нем для себя необычного — ни в содержании, ни в лексике. Но для русских ученых, собравшихся обсудить его, все было своеобычным и новым: и дальняя перспектива научных исследований и их практическая целенаправленность. Единый руководящий план для всей экономической жизни на основе гармонического соответствия между сельским хозяйством и промышленностью… На Высший совет народного хозяйства возлагается задача планомерного регулирования экономической жизнью страны. Задача эта предполагает огромную предварительную — заметим себе:
Коллективность, народное хозяйство, планомерность… Эти слова при вдумчивом изучении документа уже не отпугивали, а неожиданно вдохновляли. Советская власть предлагала ученым заниматься интереснейшими научными проблемами, планировала работу на десятилетия вперед. И роль ученого, роль науки в жизни общества трактовалась большевиками весьма заманчиво.
Мыслящие люди начинали понимать, что Россия действительно вступила в полосу социального строительства, размах и глубина которого титанически превосходят социальное творчество напряженнейших периодов истории.
В середине февраля академики снова собрались в своем актовом зале. А потом еще и еще. Проект Наркомпроса был многократно и тщательно взвешен. Не все его поняли, не все приняли. А тут еще пошел слух, что у академии реквизируют типографию. Ораторы высказывали недовольство. Они говорили о разрыве в научной работе, который вызвал Октябрьский переворот, о том, что нарушена настоящая преемственность, какая одна может явиться надежным залогом жизненного творчества. Но не эти ораторы определили ход прений. Академик Крылов заявил:
— Я лично беседовал с Тер-Оганесовым, помощником Луначарского. Наша идея — занять пустующие дворцы знати под новый физический институт — одобрена.
А в конце очередного заседания слово для справки взял Ольденбург:
— По поводу типографии мною получен ответ, подписанный Луначарским. Слухи о закрытии ее не имеют почвы. Народный комиссар считает, что типография наша представляет высокую ценность и должна работать с такой производительностью, какая вызвана потребностью академии.
Благо России — вот чем руководствовалась высшая интеллигенция России, утверждая проект своего постановления и утверждая тем самым свое отношение к делу нового строительства.
«Академия полагает, что значительная часть задач ставится самой жизнью, и академия
Проект этот был принят подавляющим большинством голосов на экстраординарном заседании академии 20 февраля. И в эти же дни над всеми большими и малыми завоеваниями Советской власти нависла опаснейшая угроза — немцы перешли в наступление на Петроград. Молодая республика подверглась испытанию на прочность. Испытанию тяжелейшему и унизительному. Заключение Брестского мира едва не раскололо партию большевиков. Что же говорить о ее врагах? О тех, кто злорадствовал при мысли, что возросшие трудности вышибут Ленина и его соратников из седла?