Так называемая личная жизнь

- За то, что переправил туда - нет, потому что по его собственному приказанию. А за то, что сам не сопроводил, поначалу досталось. Но замполит дивизии заступился, объяснил, что я хотел, но не мог, что у меня в эту ночь в третьем батальоне ЧП было - неудачная разведка. При обратном переходе нарвались: пятеро вернулись, а шестого у немцев оставили, не вынесли с собой. Хотя заявили, что убитый, но вы же знаете, как с этим, - оставлять не положено. И пока сам не добился, чтоб еще раз пошли и вынесли, находился там у них. Начальника штаба за себя оставил, а с корреспондентом пришлось Салимова, ПНШ-1. Считал, что с ним лучше всего, а вышло - хуже.

- Почему - хуже? - спросил Лопатин.

- Салимов вообще-то выпивает, была такая опасность. Но я это предупредил, и он обещал.

- Не сдержал? - спросил Лопатин, вспомнив способность Гурского пить без последствий для себя и соблазнять других, иногда - с последствиями.

- Почему не сдержал? Сдержал. Да у них там об этом и разговора не было, как я потом узнал. Он, - Велихов все время, не называя фамилии, говорил про Гурского "он", - только с людьми говорил да писал в тетрадку. Но когда Салимов стал его торопить, чтобы затемно обратно, он подначил: "Я, говорит, свое дело до рассвета кончить не успею, поэтому готов идти обратно хоть утром, хоть днем, если тебе не слабо!" Ну, а раз сказал "слабо", попал в больное место. Юсуф горячий - и его не заставил, и сам с ним до рассвета остался. Что за такой за характер. Самому боевому офицеру в полку - и вдруг "слабо"! Да Салимов, если б не закладывал, давно б уже и майором, и командиров полка был, не хуже меня, а может, лучше. Салимов, если бы по делу требовалось, весь день бы - туда и обратно под снарядами, - а он ему "слабо"! И из-за этого слова - один сказал, а другого заело - не только сами легли, еще двоих с собой взят. Как вспомню, не могу простить.

Лопатин почувствовал себя виноватым. Правда, такого, как с этим "слабо", он себе никогда не позволял, а все же в силу профессии не раз приходилось вынуждать людей - и офицеров, и солдат - сопровождать себя куда-то, куда им по собственной необходимости в тот момент вовсе не надо было идти, и задерживать их расспросами там, где им не было нужды задерживаться, обрекая их всем этим на еще какую-то долю опасности сверх той, постоянной, к которой они и без тебя приговорены войной.

И, почувствовав себя виноватым, сказал, что обещает беспрекословно подчиняться Велихову.

- Это ясно, - сказал Велихов. - Я не об этом. Я о прошлом. Жалко людей. Начальник Политотдела, когда приезжал, стоял у могилы, сказал, что это семнадцатый убитый у вас в газете. А у меня знаете сколько убитых на памяти? Вы, наверное, думаете про нас, что мы до того привыкли, что нам уже не жалко? Привыкли, а жалко. И чем дальше, тем жальче.

Он остановился сам и остановил Лопатина у входа в дом.

- Я вашей дочери в письме свою полевую почту написал и пять дней назад получил от нее ответ. Неужели вы все-таки дадите ей после этих курсов на фронт ехать, как она заявляет? Неужели вы этому помешать не можете?

- А как?

- Не знаю как. Вы - не я, не командир полка. Вы, наверное, таких людей знаете, которые по вашей просьбе могут не разрешить ей этого, помешать. Все же она не солдат, не по призыву, а можно сказать - еще девочка. Помешать ей в этом, и все!

- Да, это верно, я знаю людей, которые могут помешать, - сказал Лопатин. - Но как это сделать? И как объяснить ей? До? Или после? Или вообще - за ее спиной, так, чтоб ничего не знала? Как вы бы это сами - не на своем, а на моем месте - сделали?

Велихов ничего не ответил, но во взгляде его все равно осталась невысказанная вслух мольба - что-то придумать, чтоб всего этого не было. Неизвестно как - но не было!

- Рыбу будем есть, - сказал он. - Я велел, чтоб к ужину рыбу пожарили. Сегодня в Шешупе два ведра гранатами наглушили и принесли. Думал, начальник Политотдела после похорон обедать останется, а он не остался, сразу уехал.

25

Ужинали, вдвоем в маленькой голой каморке, где стояли только стол, табуретка и копка.

Предстоящего не касались. Велихов рассказывал, как в последние дни в ходе боев - не больших, но трудных из-за постепенно наступавшего безлюдья, когда еле хватает силенок спихнуть с дороги даже немецкий подвижной заслон, - как-то не доходило до сознания, что вот-вот, еще немного - и дойдут до государственной границы, за которой Восточная Пруссия. Позавчера на два километра продвинулись, вчера на три, сегодня еще на полтора, - и как-то вдруг оказалось, что вышли двумя батальонами из трех к реке, к границе. И уже среди ночи узнали, что одна рота сама, на подручных средствах, без приказа и без сопротивления, переправилась на тот берег.