Так не бывает

Приготовила себе лёгкий ужин, запила его бокалом сухого вина, мысленно пожелав Андрею благополучного полёта и приземления. Уже позднее вспомнила про загадочное письмо. Вышла в прихожую, поправила перед зеркалом непослушную прядку на лбу и лишь потом взяла конверт. Теперь он показался ей довольно увесистым. С ним она вернулась на кухню, глянула на закипающий кофе, села к столу, оторвала сбоку узкую полоску – и извлекла пачку квитанций Липецкэнерго для оплаты электричества. Кира раздосадованно усмехнулась. Она-то уже навоображала себе любопытную загадку или, может быть, приключение, а всё оказалось чьей-то неостроумной шуткой. Всё же развернула сложенные пополам листки и изумлённо задержала дыхание: с обратной стороны они оказались исписаны мелким, не очень разборчивым почерком. Это на самом деле было письмо к ней.

Кира сразу подумала о недавно умершем отце, советском писателе средней руки, достаточно успешном, чтобы создать благополучие для близких и быть похороненным среди больших людей на Новодевичьем кладбище. Она хорошо помнила, как при получении длинных писем отца охватывали дурные предчувствия. Он утверждал, что пространные письма частенько перерастают в книги. По его выражению, «такие письма служат предлогом, позволяющим автору вступить в воинствующий мир литературы». Если верить отцу, немало нежелательных личностей протиснулось в писательскую среду, просто написав длинное, полное откровений письмо ему или кому-то из его коллег. А не верить… До сих пор уроки отца всегда оказывались полезными для неё.

Кира с некоторой опаской присмотрелась к необычному посланию. Все оборотные стороны квитанций были педантично пронумерованы и испещрены строками без полей сверху донизу. Похоже, что у неизвестного автора просто не было под рукой писчей бумаги, видимо, он находился в отчаянном положении. Незнакомый Кире угловато-нервозный почерк словно подтверждал этот вывод. Скачущие строки напоминали болезненную кардиограмму и, казалось, требовали безотлагательного сочувственного ответа. Заинтригованная, Кира решительно погрузилась в чтение.

«Здравствуй!

Не знаю, хватит ли мне смелости отправить тебе завтра это письмо. Скорее всего, перечитав написанное с утра, я разорву его в бессильной злобе и досаде на самоё себя. Порву эти исписанные моим корявым почерком листы на множество мелких кусочков и затем, распахнув окно, пущу их лететь по ветру, словно стаю маленьких белых голубей. Но сейчас я всё равно продолжаю упорно водить ручкой по бумаге, потому что иначе не могу.

Прошло очень много времени – а точнее, тринадцать месяцев и двадцать четыре дня – с тех пор, как я последний раз видела тебя. Что у нас с тобой было? Что я чувствовала, что ощущала, что привнесла в наши отношения? Что было с моей стороны сделано плохого и хорошего? Враньё, враньё и ещё раз враньё. Очень много невообразимого, наслаиваемого одно на другое вранья. А ещё… нет, про это лучше напоминать и писать не буду, думаю, что ты сама всё прекрасно понимаешь. Во всяком случае, надеюсь на это».

Кира прервала чтение и посмотрела за окно, в начинающую сгущаться сиренево-фиолетовую тьму. Оказывается, письмо не имеет отношения к литературе. Теперь Кира догадалась: его прислала Валерия – девушка, с которой они случайно познакомились как раз перед позапрошлым Новым годом. В той встрече было что-то незавершённое, несуразное и нелепое, однако память не сохранила никакого нечистого воспоминания… Почему вдруг Лера решила написать ей? С момента их последней встречи она никак не напоминала Кире о своём существовании… Знакомы они были поверхностно. Если бы не скрупулёзно подсчитанные Валерией дни, точно обозначенная дата расставания, Кира вообще не поняла бы, кто автор этого послания.

Что вдруг потребовалось этой невзрачной, бесцветной особе? Она запомнилась тихоней, серой мышкой, преданно заглядывающей в глаза, готовой исполнить любую просьбу, лишь бы угодить. Что это вообще за письмо? Почему Валерия пишет о каких-то «отношениях» и «вранье»? Кто кого и в чём обманывал? Что Кира должна «прекрасно понимать»?