Так [не] бывает

Йоханнес пришел к Чарли одним из первых. В тот вечер Чарли лениво попивал пиво за маленькой конторкой у входа в клуб, не рассчитывая на наплыв желающих послушать его еще никому не известную музыку. И билетера ему не предлагали, и вообще еле-еле терпели странного парня с пронзительным голосом, наводящим тоску и непонятную трескучую боль. Все, кроме хозяина заведения, который лично откопал пару выложенных в Сеть треков и пригласил «молодого и подающего надежды музыканта» в «молодой и подающий надежды клуб» играть время от времени концерты. «Вам для опыта, а мне для оживления обстановки». На том и сошлись. Уже потом грузный солидный Ник честно признался, что, случайно послушав одну из песен, впервые за долгое время сумел заплакать. «Мне это было так нужно, ты даже не представляешь, – говорил он, сильно нетрезвый, раскрасневшийся, отозвав Чарли в сторону после того первого выступления. – И сейчас я стоял в дверях, слушал и понимал, что наконец-то снова живой. Оставайся здесь, сколько захочешь, играй, что хочешь, только играй».

И Чарли играл.

Реверсом монеты Йоханнеса был волк, спящий в сугробе. Шерсть запорошена снегом, приоткрытые глаза смотрят внимательно и не очень-то добро, Чарли даже пробила дрожь. И тут же пробила еще раз, когда он разглядел эти глаза на сосредоточенном бледном лице нового гостя. Горло в тот вечер то и дело перехватывало промозглым осенним страхом, впрочем, это быстро прошло: объяснять Йоханнес умеет, как мало кто.

– Ты, значится, и есть новый Чарли?

Растерянный взгляд. Монета в кулаке раскаляется с каждым словом. Не нашел, что ответить, промямлил:

– Я Чарли, да.

– Наш? Новый? Чарли?

Все, что собирался сказать, очень больно прикусил вместе с кончиком языка.

– Понятно. И альбом тебе, конечно же, еще не отдали.

– Альбом?

– Да откуда ж вы все на мою голову, а? Сейчас вернусь, – пробурчал сердце бурана и хлопнул входной дверью так, что в баре звякнули друг о друга стаканы на полках.

Вернулся почти что сразу, протянул Чарли толстый альбом в переплете из коричневой кожи, громоздкий и ужасно тяжелый. Молча поднял брови: ну давай, открывай, мол, чего ты ждешь?

Держать альбом на весу было трудно, так что Чарли положил его на конторку с билетами и только после этого осторожно открыл на первой странице.

Там были монеты, совсем такие же, как та, что принес ему сегодня Йоханнес, а до него – еще несколько не менее странных гостей. Реверсы у всех монет разные: согнутое ураганом дерево, снежный барс, высокая штормовая волна, веточка земляники с россыпью мелких ягод, отпечаток медвежьей лапы, горящая ветка…

Рассматривая один разворот за другим, Чарли заметил, что время от времени на страницах попадаются метки из четырех цифр каждая. Самая первая – «1853», дальше – по нарастающей. Еще через несколько разворотов до него дошло, что это даты. Чарли растерянно пялился на первую незаполненную страницу, силясь понять, который из роящихся в голове вопросов следует задать первым, и в результате просто молчал.

А Йоханнес ждать не любил, иначе какой это был бы Йоханнес.

– Кулак разожми, – вкрадчивым голосом подсказал он, даже не пытаясь спрятать насмешку.

На ладони Чарли в сугробе лежал очень недобрый волк.

«Сердце бурана». А ведь это знание возникло из ниоткуда, стоило только посмотреть на беловолосого угловатого парня, полного ярости и демонстративного превосходства.

«Наш новый Чарли».

В голове всплыло школьное увлечение книжками про путешествия, плаванья, паруса и все, что имело хоть какое-нибудь отношение к морскому делу. Чарли тогда очень гордился, что среди сигналов, подающихся с помощью флажков, существует даже один, названный его именем: «November Charlie». Сигнал бедствия. Моряком так и не стал, хотя очень мечтал лет в тринадцать, но кто бы подумал, что кое-что из восхитительной чуши, накрепко застревающей в мальчишеской голове, может так неожиданно пригодиться.

Йоханнес ждет. Чарли смотрит на него, на монету. Дрожащей рукой, едва не уронив, вставляет золотистый кругляшок в первую пустую ячейку, снова смотрит на гостя. Тот ободряюще улыбается, и от этой улыбки Чарли снова становится не по себе.

– Год не забудь подписать, – скалится Йоханнес, явно довольный произведенным эффектом. – Остальное, так и быть, объясню уже после, а то ты такими темпами вообще ничего не сыграешь.

Язвительный смешок, острый взгляд, щуплая фигура у барной стойки. Весь концерт Чарли чудилось, что Йоханнес по-волчьи водит ушами, внимательно слушая каждое слово, хоть и делает вид, что песни его совершенно не интересуют.

«Объясню уже после» затянулось почти на всю ночь.

– Тот Чарли, что был до тебя, был поэтом. Стихи свои читал то тут, то там, и обязательно каждый год в последний день октября. Еще до него был художник, выставки делал. Того, что был до художника, я лично не знал, не было меня тогда еще тут, но говорят, что тоже музыку делал, как ты.

Альбом, как оказалось, Йоханнес забрал из какого-то тайника, где его оставил предыдущий Чарли, «будучи уже стариком, не способным на эту работу».

– Какая работа? А очень простая…