— Но… — девушка явно не собиралась никуда уходить. И, по правде сказать, надеялась воспользоваться вот такой спешкой своего приятеля. — Почему я не могу остаться тут до утра? И потом, нам уже пора давно поговорить о нашем будущем. Может, стоит попробовать? И мне, пока ты в отъезде, перебраться сюда?
О! она бы многое тут поменяла! Надеясь на положительный ответ, блондинка хищным взглядом осматривала шикарную спальню. Слишком мужская. Темная. Строгая…
— Кони! — Марк застегнул браслет часов на запястье, внешне оставаясь собранным, равнодушным и спокойным. — Нет. Ты знаешь правила. С самого начала. Тебе давно пора уже было убраться отсюда. Какого черта ты уснула, пока я принимал душ?
— Но, Марк, я не понимаю?.. — она хлопала ресницами, готовая разреветься. Они встречались уже несколько недель, и она думала, что сможет сломить его.
— Кони, нет! — Марк сказал это резче, чем планировал. — Ты же знаешь, я не завожу отношений. И никогда никого не оставляю на ночь. — он достал кошелек, вытащил из него несколько сотенных купюр, потом подумал и добавил еще столько же, и положил их на столик, рядом с девушкой. — Вспомни, я говорил тебе: ужин, тут или в клубе, и быстрый трах. И все. Ты выметаешься. Так?
Он был безжалостен и суров. И так всегда. С каждой из своих пассий.
— Так, — Кони нехотя согласилась.
— А если так, то вот именно сейчас ты выметаешься из моей жизни навсегда. У тебя есть десять минут на сборы. Консьерж вызовет тебе такси.
— Но, Марк!..
— Это все, Кони. — Марк встал и направился к двери из спальни. — Не вздумай мне звонить, писать, искать встреч. И не дай Бог тебе в голову придет мысль дать интервью прессе или начать меня шантажировать. Моя служба безопасности сполна отрабатывает свой кусок хлеба, и на тебя они, наверняка, накопали целую папку компрометирующих фактов. Так что… я сделаю один звонок. Вернусь, а тебя уже здесь не будет.
Он не дал девушке ничего сказать, ничего возразить. Так было всегда. Коротко, ясно, безапелляционно. Это он хозяин положения, но не она. Она — никто. Кукла, исполняющая его прихоти. Больше он никому и никогда не позволит ворваться в его сердце и душу, и растоптать их. Порвать в мелкие клочья, которые потом сшивались грубыми нитками и крупными стежками, оставляя рубцы. Он больше не верил женщинам. И уж тем более, не доверял им. Для него они все были лживыми сучками, с огромными синими глазами, такими глубокими и доверчивыми, но, как оказалось, способными на предательство.
Звонок от мамы стал для него полной неожиданностью. Не то, что бы она не звонила ему, нет. Но никогда не звонила вот в такое время. Обычно, он сам набирал её номер, говорил, что с ним всё в порядке, что зря она так переживает, что всегда сможет сама прилететь к нему. Но сам никогда не прилетал. Ни разу за эти годы.
Регина, рыдая в трубку, сказала, что у отца был серьезный сердечный приступ. Они, как всегда поужинали в маленькой столовой, он поднялся, чтобы пойти в кабинет, но едва дошел до двери, как схватился за сердце и рухнул на пороге. Врачи уверили её, что ничего серьезного, должно быть, нет. Что она вовремя вызвала бригаду парамедиков. Но все будет известно только утром: последствия удара и дальнейшая реабилитация. Она боялась за Генри. За его здоровье. Но еще, Марк это чувствовал, она боялась за себя. Они с отцом в браке без малого сорок лет. И как жить без него, Регина не представляла.
Все эти годы Марк практически не виделся ни с отцом, ни с мамой. Все встречи с Генри только деловые: телефонные переговоры, совещания по видео связи, конференции и собрания где угодно, только не в ЛА, инспекции с проверкой вверенного ему отделения корпорации — пожалуйста! Но сам он никогда в Калифорнию прилетать не собирался. Ни на День Благодарения, ни на Рождество, ни в день памяти Ника. Мама плакала, умоляла его вернуться. Он единственный её сын. Но, все безрезультатно. Она всегда может прилететь к нему, в любое время. Как и отец. Просто так. Но он больше не планировал возвращаться.