— Наивно или нет, но так мне легче оставаться самой собой и жить в ладу с совестью. Я никому не навязываю мою веру и буду благодарна, если вы ответите мне тем же, не настаивая на вашем неверии.
— Если тебе и вправду так легче, — кивнула Стелла. — За кого же ты молишься?
— За нашу несчастную семью. За недостойного человека, несущего в мир хаос и разрушения, но убеждённого, что горой стоит за порядок. За то, чтобы духи укрепили мою волю.
— А мне остаётся молиться только за моих детей: тебя и твоего брата. Если это поможет вас защитить, я готова сделать всё, что угодно. Даже уверовать в того, кого так и не могу рассмотреть за всей этим бессмысленным нашим существованием.
Гаитэ посмотрела на мать. Она давно простила Стеллу, решив для себя, что не вправе судить и ненавидеть того, чьих действий и мотивов до конца не понимает. Если её мать и была в чём-то виновата, если она была неправа перед ней, своей дочерью, так она за это уже заплатила сполна.
— Если верить в то, что этот мир не конечен, что он лишь подготовительная часть к чему-то большему, можно найти смысл, — тих проговорила Гаитэ.
— В чём же он? — спросила Стелла.
— В том, чтобы, вопреки всему оставаться, человеком, сохранять в себе то, что отличает честного от лжеца, милосердного от убийцы, целомудренного от прелюбодея.
— Сохранить свою душу? — с насмешливой горечью пожала плечами Стелла. — Если это поможет тебе, скрасит твои дни… но придёт момент, когда ты не сможешь прятаться от реальности за иллюзиями, дитя моё. Оставим эти разговоры о спасении души. Скажи мне правду — ты любишь Торна?
— А вы любили нашего отца?
— Нет. Никогда. Но у твоего отца не было и десятой доли животного магнетизма Фальконэ. Рискну предположить, что раз твоё сердце принадлежит не Торну, значит, я была права насчёт Сезара?
— Между мной и ним ничего не было.
— Кроме того, что он занял твоё сердце и мысли? Иногда для женщины проще отдаться нелюбимому, чем заболеть этой страшной, иссушающей болезнью под названием «любовь».
— А вы? — с вызовом обернулась Гаитэ к матери. — Вы его любили?
— Кого? Сезара? Нет, конечно! Моё сердце слишком иссушила жизнь, оно даже не камень, а что-то гораздо более ломкое и странное. Нет, дитя. Я его не любила. Но во мне достаточно сохранилось от женщины, чтобы понимать, какие чувства подобные мужчина способны будить.
— Сейчас меня мучает не столько любовь, сколько страх.
— Ты тоже чувствуешь это? — краешками губ усмехнулась Стелла. — Ты боишься того, кого любишь? Или за того, кого любишь?
— Не знаю. И то, и то. Слишком много проклятий, как стрелы, летят в сторону Фальконэ. Слишком много крови на их руках. А когда проклятия заслужены, они обязательно сбываются.
— Не забывай, что на руках твоего драгоценного Сезара и наша кровь тоже. И мои проклятия звучат в общем хоре голосов. Я рада, что, несмотря на всю его никчёмность и громогласность, твоим мужем станем Торн, а не Сезар.
Поднявшись, Стелла тихо удалилась их храма, оставляя Гаитэ в одиночестве.
Гаитэ закрыла глаза. Ей не хотелось плакать, но слёзы, словно живя отдельной жизнью, тихим бисером катились из глаз.
Глава 29
Подвенечное платье было готово. Оно стояло на огромной подставке, в полный рост, прямо напротив кровати и при пробуждении Гаитэ казалось, что перед ней парит чей-то зловещий призрак.
Дорогой, струящийся материал, через который были пробиты золотые нити. Великолепное. Пышное. И в тоже время — строгое. Достойный наряд для будущей императрицы.
Почти каждый день в просторных пышных залах проводились балы. Обильные и искусные пиршества дополняли череду бесконечных праздников. Остатки еды выбрасывались в мусорные баки. Ничего не доставалось даже псам, в то время, как бедняки голодали, а на улицах города свирепствовали различные эпидемии.
У людей было тысячи поводов быть недовольными, и праздное веселье знати не могла не раздражать.
Но, словно нацепив тёмную повязку на глаза, высокородные дамы и лорды ничего не желали знать, кроме веселья, роскоши, роскоши и веселья — ещё раз.
Вино лилось рекой, в неограниченном количестве. Его принимали без меры, до потери человеческого облика.
Гаитэ не пила, но под конец вечера у неё было такое чувство, словно всеобщее тяжёлое похмелье и ей заволакивает разум. Хотелось встать, распахнуть окна и поджечь тут всё, к чёртовой матери! Чтобы встряхнуть человеческую биомассу в шелках и бархате, чьи алмазные застёжки стоили дороже их душ.
Сезар Фальконэ вернулся в столицу неожиданно, не оповещая заранее о приезде. Гаитэ сначала подумала, что ей просто мерещится появление знакомой фигуры — но нет. Это действительно было он. Высокий, широкоплечий, двигающийся с непринуждённой грацией уверенного в себе хищника.
— Смотри-ка кто пришёл? — насмешливо протянула Стелла, мгновенно материализуясь рядом с дочерью. — Похоже кто-то очень торопился попасть на свадьбу к брату? Добрый вечер, Ваша Светлость, — с улыбкой протянула она руку приблизившему молодому человеку.
Надменная улыбка придала гордому лицу Сезара ещё более неприязненное выражение: