Так становятся звёздами. Часть 1

Теперь всё приняло правильное положение. В центре круга танцевали молодожёны. Но осадок, тёмный и тревожный, остался.

— Ты сердишься на меня? — не глядя Торну в лицо, спросила Гаитэ, хлопая ладонями в такт музыке согласно рисунку танца.

— Как ты думаешь? Терпение никогда не было сильной стороной моего характера, дорогая. А брат делает всё возможное, чтобы испить те малые крохи, что мне отмерены. Ты зачем-то ему помогаешь.

— Я не виновата…

— В чём? — он так жёстко обнял её за талию, что Гаитэ вскрикнула от боли. — Хочешь сказать, что не спала с ним? Здесь, положим я тебе верю — пока. Но будь добра, не пытайся выставить меня глупцом. У меня есть глаза и они, хвала Духам, не утратили способности видеть. Не надейся, что этот танец сойдёт вам с рук!

— Как это понимать?

— В вашей семье женщины обладают слишком свободолюбивым духом, дорогая моя.

— Я не хочу ссориться.

— Об этом лучше было бы подумать раньше.

Музыка, взвизгнув в последний раз, оборвалась.

Торн выдернул потную руку из руки Гаитэ, делая шаг назад и кланяясь. Потом, довольно жёстко взяв молодую жену под локоть, повёл её к столу, нарочно усаживаясь рядом с младшим братом.

— Салют! — поднял бокал Сезар. — Пью за вас! Пусть ваше счастье будет долгим и плодовитым!

Торн кивнул, не сводя с брата прищуренных глаз, поднёс к губам бокал и пригубил его.

— Наше счастье будет куда более полным, если тебя не будет рядом.

— Не будем ссориться, брат, прошу. Не в такой день.

— Ты плохо умеешь выполнять приказы, Сезар. Своеволие — твоё второе имя, вечный младший брат.

«Зачем он его задирает?», — с тоской подумала Гаитэ.

Но внушало надежду, что на виду такого количества народа, да ещё практически трезвые, братья проявят максимум благоразумия и не сцепятся.

— Ты — наш главный главнокомандующий, Сезар. Прекрасно зная о том, что никто не будет рад тебя здесь видеть, ты покинул свой пост, чтобы взыскать долг с моей жены… кстати, что за долг такой?

— В Рэйве я и твой брат поспорили, что ему удастся отпереть ворота моего родового замка, не пролив крови.

— Да? И что?

— Так и было. Мы вошли в замок без боя.

— Точно! С боем вам пришлось из него вырываться, и уж там крови было залейся, — глумливо усмехнулся Торн и Гаитэ с досадой в сердце пришлось признать, что в итоге муж-то прав.

— Ты проиграл две битвы, брат, — всё так же щурясь, проговорил Торн. — Это слишком много. У тебя есть все шансы проиграть и третью, если в ближайшее время не вернёшься в Тиос.

— Не учи меня моему долгу. У меня он, в отличие от тебя, хотя бы есть.

— Я слышал, что положение обостряется. После твоей дикой выходки с Форсева половина твоих союзников объединилось против нас же, окружив верные нам войска? Это правда?

— Да, — нехотя процедил Сезар. — Союзники — ненадёжные твари. В некоторых делах можно доверять только родне, — с недоброй усмешкой закончил он. — Не так ли?

— Доверие даётся в ответ на доверие, брат. А как показывает жизнь, доверяющие тебе живут либо недолго, либо несчастливо.

— Что ж? Думается, намёк я понял. И в чём-то ты прав. Мне пора покинуть любящую семью, — с сарказмом протянул Сезар, поднимаясь из-за стола. — Но прежде ещё один маленький дар тебе брат. И твоей прекрасной жене.

Поднявшись, Сезар стремительном шагом вышел вперёд, встав перед музыкантами и одолжив у одного из них лютню. Над площадью раздались тонкие и грустные звуки плачущих струн, аккомпанирующих низкому вибрирующему баритону:

«В сердце горящую рану
Время, боюсь, не остудит.
Образ прекрасной девы
Вечность со мною будет.

В бурном течении жизни
Я словно чёлн одинокий.
Пристани не найти мне
В гавани этой жестокой.

И, навсегда расставаясь,
Печаль, как вино, пригубим.
Мы с тобой не свободны
И никогда не будем».

Гаитэ не собиралась плакать. Она не хотела этого, но сдержать слёзы не получалось, и они горячим жемчугом повисали на ресницах.

Грустить была нельзя. Грустить было опасно не только для себя — для всех.

Но что делать с сердцем?

Да, они не свободны. Все — лишь рабы. Кем бы ты не родился на земле, ты все равно будешь зависим. И лучше подчиниться, потому что с каждым рывком кандалы становятся лишь тяжелей.

Свобода — иллюзия. Свобода — это смерть. Только она освобождает нас от рабства жизни.

— Дорогая, ты плачешь? — с показной весёлостью протянул Торн.

Но его притворства не хватало на то, чтобы скрыть злость. И Гаитэ не могла осуждать его за досаду. Кто был бы рад сейчас оказаться на месте Торна? Он не виноват. Но и она не виновата — тоже. Мы может контролировать лишь наши поступки и действия, иногда — даже мысли. Но сердце? Сердце самый непослушный орган в организме. Оно никогда не подчиняется голове. Оно любит и страдает тогда, когда само того пожелает, невзирая на выгоды, страхи, опасности.