— Ничего, сеньор. Должно быть, мы обознались, — заискивающим, лебезящим тоном пропел второй, с тонкими усиками над слишком пухлой нижней губой, молодой человек. — Мы приняли даму за другую. Просим прощения.
— Извинить? — тёмной башней надвигался на ночных бандюг Торн. — Ну, нет! Никто не смеет косого взгляда поднять на моих шлюх, а ты только что встал на пути моей невесты! Ради твоего же блага я преподам тебе урок вежливости.
Гаитэ не сразу поняла, что случилось. Отчего парень заорал, как ошпаренный, хватаясь рукой за левую сторону лица. Почему Торн наклонился и что-то поднял с земли, протягивая нападавшим:
— Вот. Заберите его ухо. На память о том, какими осторожными следует быть на улице Жютена, особенно по ночам. И благодарите судьбу за моё хорошее настроение. Я удовлетворюсь одним только ухом. А ведь мог бы выколоть смерду оба глаза, — засмеялся Торн.
— Дорогая, — обернулся Торн, протягивая к Гаитэ руку, залитую кровью незадачливого воришки. — Пора возвращаться во дворец.
Глава 11
Обратный путь не оставил следа в памяти: город, охранники, оба брата Фальконэ — всё превратилось в неясный фон. С неба бледным ледяным диском равнодушно светила луна.
Гаитэ многое отдала бы за то, чтобы стать такой же, как ночное светило — далёкой, равнодушной, для всех недосягаемой, недоступной. Ничего не чувствовать, ни за кого не переживать, никого не любить не из-за чего не печалиться — просто плыть в вышине, бездумно созерцая тех, кто ходит под тобой, купаясь в успокаивающих серебристых лучах. Не знать ни сомнений, ни печали, ни сожалений.
— Эй? Что-то ты подозрительно притихла? — бросил через плечо Торн. — Ты в порядке, мышка?
— Не называй меня так.
Он хмыкнул:
— Не нравится быть мышкой?
— Не нравится. И нет, я не в порядке. Но скоро буду.
Странно, но тепло от тела Торна действовало на неё успокаивающе, хотя Гаитэ прекрасно осознавала, насколько иллюзорно это ощущение твёрдой опоры, что дарит ей его присутствие.
— Ты знал, что он убьёт их. Зачем же позволил мне поехать? — тихо спросила она, прижимаясь к широкой спине всадника, умело управляющего поводьями.
Подковы коня глухо и чётко звучали в сонной тишине задремавшей улочки.
— Хотел, чтобы ты видела это.
— Видела — что? Насколько виртуозен твой брат во владении клинком?
Дома, сторожившую дорогу, бегущую между ними, словно медлительная река, светлели, подобно призрачным утёсам. Цокот копыт отдавался далёким эхом. Мир казался таким огромным. И Гаитэ чудилось, что душа её, крохотная и замёрзшая, падает в какую-то бездну. Всё ниже и ниже. Будто она по доброй воле участвовала в убийстве двух самых верных её семье людей.
И то, что сейчас она спокойно едет в дом кровных врагов, лишь усугубляло её предательство.
— Я хотел, чтобы ты видела, каким жестоким и несгибаемым может он быть Сезар.
— Зачем?
На этот раз Торн не ответил.
Гаитэ закрыла глаза.
У Торна такая мускулистая спина, такие широкие плечи. Спрятавшись за ними невольно чувствуешь себя под защитой.
Защита — это то, что так ей необходимо. Она ведь совершенно одна. Некому верить, а те, кто ещё мог бы вступиться, теперь, после сегодняшнего, отвернутся от неё окончательно.
Сезар сжёг мосты, по которым она могла бы попытаться скрыться. Хитрый, беспощадный, опасный враг. Хищник, дышащий ей в спину и желающий заполучить то, что наметил — заполучить любой ценой.
Какое ужасающее чувство — одиночество. Одиночество со всех сторон. Надвигающаяся беда, всепоглощающий страх и беспомощность. Как трудно быть неопытной, глупой женщиной в мире жестоких, алчных, умных мужчин. При таком раскладе трудно надеяться на счастье — лишь бы выжить.
Ей нужна опора.
Единственный, на кого она может здесь надеяться — это Торн, потому что он единственный, кому она может быть нужна. Необходимо сделать всё возможное, а может быть, и невозможное, чтобы привязать его к себе, заставить себя любить.
Единственный способ, которым женщина может защитить себя в этом мире — найти мужчину, способного отстоять её интересы.
— Чувствуете, как безветренно и душно? — хмыкнул Торн. — Кажется, будет гроза.
— Гроза? — испуганно откликнулась Гаитэ.
— Да. Видите, впереди свинцовые тучи?
— Вон та тень?
— Она самая. Следует торопиться.
Они едва успели добраться до дворца, как налетел ураганный порыв ветра, задувая светильники на высоких бронзовых треногах, освещавших подъездные ворота.
Одна за другой вспыхивали зарницы, озаряя нижний край туч и белые призрачные статуи с фонтаном во внутреннем дворе дворца.
Стоило забежать по лестнице на галерею, как прогремел оглушительный раскат первого грома. Зарницы, как стрелы, продолжали расчерчивать небо зловещим фейерверком. Резкие порывы ветра стучали ставнями, которые нерадивая прислуга поленилась закрыть на ночь. В воздухе разливалось такое напряжение, которое бывает только перед яростной грозой.
Упали первые капли дождя, а потом сразу, почти мгновенно, хлестанул ливень. Забарабанил по листьям, черепице крыши, гранитным белым статуям, да так сильно, словно вокруг гремели барабаны.
Словно сама природа оплакивала потерю дома Рэйвов.