Так умирают короли

- Я принес вам много боли. Моя ревность перевернула вашу жизнь и чуть было не задушила вашу чувственность, - при этих словах Шарлотта сначала побледнела, а потом мучительно покраснела. – Я виноват перед вами. Но и вы виноваты передо мной. А посему я предлагаю если не забыть, то хотя бы примириться с прошлым. Я предлагаю вам не просто называться, но быть моей женой.

- Я не заслужила такую милость.

- Не заслужили, - кивнул он. - Равно как и я не заслужил прощения. Раз мы оба это понимаем, может, стоит попробовать?

Шарлотта посмотрела на него, не скрывая слез. С нее будто сорвали пелену. На щеках появился румянец, а в глазах - почти надежда.

- Если вы сможете принять меня, Робер… после всего, что было. Если ты сможешь меня простить… - Она расплакалась и спрятала лицо у него на груди.

Граф стоял, боясь дышать. Он тихонько поглаживал жену по волосам, думая только о том, как счастлив в это мгновение. Его переполняли чувства, которые нельзя было показывать. Ярость исчезла. Проснулась нежность, которой хотелось делиться. Он хотел начать с начала. Исправить ошибки. Снова завоевать ее доверие, пробудить интерес. А там, кто знает, может и чувства. В тот век, когда принцесс сажали за прелюбодеяние в тюрьму[2] или отправляли в монастырь, грешно забывать о святости семьи.

***

Шарлотта де Гресс с немым удивлением смотрела на графа, беззвучно спящего в ее постели. За все время супружества он ни разу не позволял себе заснуть подле нее, уходив сразу после близости. Но вчера она сама попросила его остаться. Было очень странно спать, положив голову ему на плечо и чувствуя, как он обнимает ее, трепетно и нежно прижимая к себе. Никогда еще де Гресс не был с ней так обходителен. И впервые со смерти Филиппа она почувствовала, что снова может дышать. Прошло полтора года. Время траура закончилось. Траура, всей глубины которого никто бы не смог постичь.

Она не тронула слезинку, скатившуюся по щеке. Протянула руку и коснулась волос мужа. Упругими крупными кудрями они обрамляли благородное лицо, на котором уже отразилась печать печали и тоски, которые граф тщетно пытался скрыть. Они женаты девять лет.

Девять лет.

Она взрослая женщина, у нее двое сыновей. Но сейчас она смотрела на мужа, которому к концу году исполнится тридцать пять, так, словно видела впервые. Он показал себя с новой стороны. С той, о которой Шарлотта грезила в первый год замужества.

- Солнце встало, монсеньер.

- С солнцем просыпаются только моряки, - улыбнулся, не открывая глаз он и притянул жену к себе.

Она приглушенно рассмеялась, положила руки ему на грудь, позволила себя поцеловать.

- Ты - мое солнце, Шарлотта, - прошептал де Гресс. – Ты вернулась ко мне. И осветила мою жизнь. Когда-то болезнь чуть не забрала тебя у меня. И, когда чудо помогло тебе выжить, я дал слово, что больше ничем не огорчу тебя. Я простил тебя. И смиренно жду, что ты простишь меня. Я люблю тебя.

[1] Омма́ж (фр. hommage), или гоминиум (лат. homagium или hominium) — в феодальную эпоху одна из церемоний символического характера; присяга, оформлявшая заключение вассального договора в Западной Европе Средних веков; заключавшаяся в том, что будущий вассал, безоружный, опустившись на одно колено (два колена преклоняли только рабы и крепостные) и с непокрытой головой, вкладывал соединённые ладони в руки сюзерена с просьбой принять его в вассалы. Сюзерен поднимал его, и они обменивались поцелуем. (Википедия)

[2] Имеется ввиду дело Нельской башни 1314 года, в результате которого под стражу были заключены невестки короля Филиппа IV, которые встречались со студентами в Нельской башне.

Глава шестая. Женщина с серебряными глазами ч.2.

Граф Робер де Гресс

Весна 1309 года

Париж, Франция

Карета подпрыгнула на кочке. Робер откинулся на подушки и закрыл глаза. Все это время он старался не думать об очевидном. Король убрал его из города, поручив секретную миссию. Конечно, он мог не утруждать свое королевское величество подобными усилиями, но действовал, верный привычке не упрощать себе жизнь. Надежды на то, что де Гресс ошибается, и по возвращении его ждет истосковавшаяся в одиночестве жена, практически не было. Расстались они холодно. Жили холодно. И он, теперь уже прекрасно видя, что собственными руками уничтожил возможное семейное счастье, предпочитал убеждать себя в нормальности подобной ситуации. Ненормально было только одно – ранее у короля не было любовниц. И он уж точно не разгуливал в образе шевалье д’Ориньяка по приемам своих придворных.