Так уже было

Лил дождь, и я уже неделю не выходил из дома. В кармане тосковала последняя сотня. Страшно хотелось курить, или хотя бы кофе, но денег не было ни то, ни на другое. Вода из-под крана воняла, но у нее было хоть что-то, хоть какой-то запах. И я пил, не задумываясь о последствиях.

Хрипит гитара. Сквозь обычную кабацкую возню я различаю первые слова песни. Даже если бы запись была еще хуже, хотя куда хуже-то, я все равно пойму, о чем там. И подхвачу с любого места. Если смогу запеть.

Лил дождь. И ботинки мои стояли скукоженные и грязные. Не помыл. Забыл. Забил. Да что с них взять? Обычные старые порванные ботинки. Те, в которых неделю назад я стоял посреди улицы в глубокой луже, даже не замечая, что даже носки у меня уже насквозь, все хлюпает, а ноги, верно, уже ледяные. Куда мне до луж, носков и ног. Я обдумывал последние новости.

Сосед кивает бармену. Тот молча повторяет пиво. Чужак грохает стулом и снова устраивается за стойкой. Смотрит на меня долгим тяжелым взглядом. Я глаз не отвожу.

Удивительные у него глаза. Словно подернутые дымкой. Я даже задумался сперва, а не бельмо ли. Но нет. Он, очевидно, здоров. Но все равно кажется, что где-то на самом дне его мутных зрачков притаилась боль, такая давняя и глубокая, что ничем уже не вытравить. Оттого и взгляд такой тяжелый. Уставший.

Как же я устал… А всё этот дождь! Разве могло все это случиться в хорошую погоду? Нет, такие истории, как моя, только для пасмурных дней. Я достал из кармана деньги и крепко задумался. Еще как минимум неделю я не увижу ничего, кроме этой сотни. А мне надо на что-то жить, что-то закидывать в желудок… Много ли я смогу раздобыть? Вспомнил, как в худые времена мама варила суп из куриных шей. Он был жирный и вкусный. Что ж, суп это еда. Хватит ли мне хотя бы на килограмм, и на сколько дней я смогу растянуть кастрюлю?

— Отличное пойло! — причмокивает сосед губами. Ну да, на четвертом стакане это пиво уже может понравиться. Это как та водопроводная вода, что я пил, когда вся моя жизнь полетела к чертям. Сперва болел живот, потом я привык, потом стало вкусно.

А кассета все шелестит и шелестит на заднем фоне.

Вы знаете, дождь прекрасный аккомпаниатор. Когда я вернулся домой, притащив с собой целый пакет этих куриных шей, а заодно одну морковку и самую дешевую лапшу, чтобы бросить их в бульон, тишина задавила меня. Прижала спиной к стене, как я когда-то прижимал свою женщину. Только я-то целовал, а тишина сдавливала мне голову тисками до боли, до пятен в глазах. На неверных ногах я добрался до магнитофона и нажал кнопку.

Рухнул на пол и обхватил колени руками. Все закончилось, совершенно все хорошее, что было у меня, я сам же, по собственной глупости, и растерял. Работы нет, любимая женщина ушла, в голове пчелиный рой. Надо бы закинуть в пасть какую-нибудь таблетку. Добравшись до кухни, заглянул в аптечку — что угодно, кроме обезболивающих. Одна радость, от последствий питья водопроводной воды я защищен с любых сторон…

Зажав виски пальцами, я подошел к окну и прислонился лбом к холодному и влажному стеклу. Дождь лупил в подоконник. Хрипела песня. В голову пришла мысль: прекрасный дуэт…

Кстати, это именно моя кассета сейчас играет в баре. Однажды я наткнулся в шкафу на целую сумку старых кассет. Мне они были не нужны. Куда бы деть такое богатство? Конечно, в бар.

— Налить? — бармен смотрит на меня.

Налить. И выключить эту чертову песню.

Встань и выключи сам. Я пытаюсь было, но сосед преграждает мне путь, схватившись рукой за спинку моего стула. Он приподнимает свой бокал. Я со вздохом беру свою стопку, уже полную. Вздрогнем!

Какой же я безумец… Разве можно было так беспечно распоряжаться своей собственной жизнью? Хотя нет, распоряжаться — это как раз про план, про управление. А что делал я? Ничего. И ничего не нажил.

Только дождь, ворох всякого старья да воспоминания. Магнитофон выдал какой-то странный звук и замолчал. Я сунулся было сменить кассету, но сразу понял, что дело этим не обойдется. Пленку зажевало. Аккуратно, как хирург, стараясь не навредить, я вытащил коричневую полоску из пазов, взял карандаш и вручную замотал пленку. Слушать это стало нельзя, но и выкинуть нет сил. Может, отлежится? Хотел включить телевизор. Экран мигнул и погас. Теперь у меня не было и этого.

Песня булькает, словно больная, и понимаю — то самое место. Если зажует опять, самолично подойду, вытяну, вырву, если понадобиться, и выкину эту кассету к чертовой матери!

— Посчитай меня, — бросаю я бармену. И пока он пробивает чек, я оборачиваюсь к окну. Дождь.

Мне называют сумму. Меняюсь в лице. Следовало остановиться раньше. У меня столько денег нет…

— Так уже было, не правда ли? — хрипло спрашивает сосед, и я вскидываю на него удивленные глаза.

Никакой дымки во взгляде. Мне страшно от того, что вижу сейчас в его лице. Все мое прошлое, будущее, грехи и благодеяния, горе и радости — все это в нем одном. Да когда же я успел так напиться?

— Было, — отвечает он сам себе на вопрос… — И дождь, и пустой кошелек, и эта самая песня. Не так ли?

Молча сглатываю.