Такая долгая полярная ночь

И вот я уже в третьей бригаде с аналогичными трудовыми обязанностями. Снова склон сопки, железный желоб и мы, доходяги, лопатами перегоняющие руду по желобу в бункер. Большинство из нас, работающих на этой передвижке руды, явно были во власти роковой для заключенных алиментарной дистрофии. Я никогда не слыхал о галлюцинации обоняния, но такие галлюцинации наблюдаются медициной. Об этом я узнал значительно позднее. Тогда же был поражен, стоя у желоба на склоне сопки, я явственно вдыхал запах жареных котлет. В другой день в воздухе разносился запах жареных маминых пирожков. Голодная слюна заполняла мой рот, а запах вкусной еды продолжал тревожить, окружая морозный воздух таким манящим, таким чарующим ароматом. Мои коллеги по работе негромкими, явно ослабленными, голосами вспоминали, как вкусно готовили еду мать или жена, перечисляли особенно вкусные кушанья. Я понимал, что колымский мороз, дистрофия нас добьют. Одежда на нас тоже была не для Колымы с ее морозами и ветрами. Странно, что каждое мытье в бане заключенным выдавали один раз трусы, другой раз кальсоны. Все это из обыкновенной хлопчатобумажной ткани. И вот стою я на морозе, на мне ватные стеганые рваные штаны, в дыры, где нет ваты, просвечивает синее в «гусиной коже», как у дохлой вороны мое бедро. Я в этот промежуток между двумя банями ношу холщовые трусы под рваными штанами. И вот настал день, когда я потерял сознание и, ткнувшись головой в кучку руды в желобе, упал туда. Работяги были настолько физически слабы, что вынести меня на руках со склона сопки на ровное место не могли. Мне потом рассказывали, что кто-то «догадался», и меня уложили в желоб и спустили вместе с рудой в бункер. Под бункером в это время стоял грузовик, и шофер, увидев что в бункер с рудой спускают тело человека, разразился отборной матерщиной. Я, или то, что я представлял, проявляя слабые признаки жизни, вместе с рудой упал в бункер, а потом и в кузов автомобиля. И шофер, когда убедился, что я еще жив, пригнал машину не на обогатительную фабрику, а в лагерь, где я, все еще в глубоком обмороке, передан был на попечение медицинских работников, «помощников смерти», как их называли заключенные. Потом была так называемая «слабосилка», т.е. на 10 или 12 дней я и еще несколько дистрофиков были помещены в отдельное с двухэтажными нарами помещение. Одежду у нас отобрали, и мы после санобработки в одном белье «нежились» в очень теплом отделении, вероятно, лагерной больницы. Спасибо медикам — они на этот раз спасли мне жизнь.

Питание было под контролем лагерной медицины, нам его приносили и раздавали, ничего у нас не украв. Хоть «наркомовская» норма питания и была скудной, но она выдавалась в «слабосилке» без утайки. От цинги регулярно пили горькую терпкую настойку стланика или иголок лиственницы.

Тепло и отсутствие подневольного труда на морозе и колымском ветру, а также много свободного времени располагало меня углубиться в мысли. Анализируя свое положение и положение тысяч таких же, как я, рабов, я пришел к выводу, кто главный палач и убийца, и где его резиденция. Этот кремлевский затворник был главным шахматистом, играющим на шахматной Доске Смерти. А все прочие разных рангов были соучастниками этой дьявольской Пляски Смерти. Здесь же на Колыме нас убивала в рассрочку мелочь: палачи, дегенераты и разные отбросы человечества.

Глава 33

«Отечество наше страдает

Под игом твоим, о злодей!»

П.А. Катенин

Лежа на верхних нарах в этой «слабосилке» и наслаждаясь теплом, когда, как мне казалось, каждая молекула моего тела с жадностью впитывала нагретый воздух, я предавался своим мыслям. Ничто не отвлекало меня, и я задумался.