Такая долгая полярная ночь

«Порядок странный на этом свете —

Вот ветер странствий, печальный ветер.
Судьбой гонимый, я вновь в пути.
Молитвой, мама, ты защити
От пули ВОХРы и от ножа.
Брожу по жизни я не спеша.
Давно я понял, что правды нет,
А милосердья пропал и сред»

М.Т.

Странно, но я, чаще всего погруженный в собственные мысли и посильную помощь доктору Крорру, не вникал в жизнь лагеря. Иногда болтал с симпатичным парнем Николаем Васиным. Он художник, в лагере работает пожарником и по совместительству пишет плакаты. Москвич, за что судим, я не знал. Но думаю, что за остроумие, за острый язык и способность рассказывать анекдоты. Он в курсе всех дел в зоне и даже вне зоны. Васин рассказывал один красочный эпизод. Он — этот эпизод — интересен тем, что характеризует нравы и моральный облик тех, кто держал в своих гнусных лапах нашу жизнь.

Начальником КРУДСа МВД был Ткаченко. По виду он был старик. Ходил по Зырянке и иногда в лагерь слегка ссутулившись. Лицо всегда злобное, голос с интонациями раздражения, резок, и часто пересыпана его речь отборной матерщиной. Однажды он в сопровождении двух охранников (это его телохранители) пришел на наш аэродром. О том, что я участвовал в подготовке летного поля и корчевал пни я уже говорил. В момент, когда на аэродроме появился Ткаченко, на поле стоял двухмоторный «Дуглас». Его заправляли горючим. Командир корабля и бортмеханик катали к самолету бочки с горючим. Потом командир «Дугласа» отошел на край аэродрома, сел на пенек и закурил. Я все время называю наше зырянское сооружение аэродромом, но точнее следовало бы называть — взлетно-посадочная площадка с запасом горючего для заправки перегонявшихся из Америки самолетов.

На курившем и отдыхающем командире самолета поверх военной формы была надета замасленная телогрейка: ведь он катал бочки с горючим. Сидит он, курит, отдыхает. К нему подходит Ткаченко и, как это было в его манере, спрашивает с руганью, почему он не работает. «Отдыхаю», — невозмутимо ответил летчик. Ткаченко разворачивается и бьет летчика. Тот встает с пенька, на котором сидел и говорит: «У нас так не бьют». И так ударяет Ткаченко, что тот валится на землю. Охранники Ткаченко ошеломлены. Ткаченко вскакивает и дрожащей рукой вытаскивает пистолет. Летчик распахивает замасляную телогрейку и кладет руку на свой пистолет. Ткаченко видит перед собой рослого молодого парня в военной форме и на груди его несколько орденов. «Простите, я думал, что это заключенный, отлынивающий от работы», — бормочет Ткаченко. «А заключенного можно бить, он не человек, так что ли?», — говорит летчик и медленно идет к своему самолету. Так это было или нет я не видел, а пересказываю то, что мне рассказал Николай Васин.