Такая долгая полярная ночь

Через несколько дней на мое место прибыл врач (!) невропатолог, кажется, с Угольной. Так Никитину хотелось меня выкинуть. И я снова «слетел» на общие работы. Но приближалась весна, природа оживала. Лед на Колыме готовился к «отплытию» в Ледовитый океан. Я проанализировав случившееся и доверительно поговорив с Иванов Михайловичем Кнорром, сделал вывод, что искать справедливость в столкновении с мелочно-мстительным дураком-начальником безнадежное дело. Вскоре я был направлен на работу на лесозавод. Анализируя свои взлеты и падения в трудовой деятельности я понял, что «зуб» на меня сей медицинский начальник имел уже до своего приезда на ЛЗУ-4. Моя дерзость причиной не была. Никитин еще раньше решил придраться и убрать меня на общие работы. Бригада на лесозаводе была дружная, меня встретили хорошо, помогали советом и показом, как надо, например, отесывать топором комель огромной лиственницы, чтобы бревно могло по размерам пойти в пилораму.

Глава 45

«Что бы ни случилось, не теряй бодрости»

Л.Н. Толстой

Однажды, когда я, трудясь на лесозаводе, отесывал бревно, ко мне подошел мой знакомый по лесозаготовительному участку Бабаджанян. Он в ЛЗУ-4 работал нормировщиком, там заканчивал свой срок. Бабаджанян часто приходил ко мне в медпункт, и мы вечерами беседовали и рассказывали друг другу интересные истории из прочитанного так бесконечно давно на воле. Бабаджанян уже вольный, работающий в Управлении КРУ ДС был удивлен, увидев меня на общих работах, спросил о причине. Я ему рассказал и откровенно поведал о своем шутливом замечании по поводу женитьбы Никитина, о, надо думать, доносе на меня. Отсюда и все шишки на мою голову. Бабаджанян заметил: «Мелочная месть старого дурака».

Мне нравилась веселость и интеллигентность этого умного армянина, репрессированного с четвертого курса физико-математического факультета Ереванского университета. Через несколько дней он снова подошел ко мне и сказал, что он рассказал обо мне молодой жене Никитина. Бабаджанян оказывается работает в одном с ней отделе Управления. Эта молодая миловидная и довольно бойкая женщина расхохоталась, а потом сказала, что сожалеет, что ее «старый муж, грозный муж» так глупо рассчитался со мной за шутку. Я просил Бабаджаняна передать ей мою благодарность за сочувствие, добавил, что если Никитин не потонул на борту «Челюскина» в холодном Чукотском море, то наверняка смерть ждет его в горячих объятиях любви. Мы посмеялись. Бабаджанян сказал: «Передам ей и эти слова».

В бригаде появились новые люди: Стрелков и Заборонок, командиры РККА, ранее работавшие в лагерной столовой поварами. Видно, кому-то не угодили и попали на общие работы. И еще появился мой земляк из одного со мной города, широкоплечий с огромной физической силой вор или бандит не знаю. Фамилию его я забыл, а кличку помню — Иван «Луна». С такими людьми было легче штабелевать 6-8 метровые стволы лиственниц, имевших в комле, в отрезе 80 см — 1 метр. Штабелевать приходилось в шестой ряд. Малейшая ошибка одного из штабелюющих, и бревно, сорвавшись, могло насмерть раздавать тех, кто был внизу, на земле с рычагами-дрынами в руках. Появился в бригаде и мой «партнер по боксу», бывший начальник ЛЗУ-4 Александр Павлович Петров. Ему суд «отвалил» 5 лет лагеря за все его гнусности. Я с нескрываемым презрением посмотрел на него. Петров угостил махоркой, «Луну». «Луна» принял угощение, свернул самокрутку, а Петров, кивнув в мою сторону головой, сказал: «Вот этот намотал мне срок». Луна затянулся самокруткой, сплюнул и сказал: «Так тебе и надо, сколько людей ты избивал и поморозил, мало тебе дали. Люди помнят о тебе все». Я знал, что люди помнят и обо мне все, помнят мое доброе, сочувственное отношение к ним, знают, как я отношусь к произволу. Это сознание вливало в меня силы, и я не падал духом, хотя уже тогда мысль, что живым я не вернусь, часто тревожила мою душу. Но я старался выработать в себе философское отношение к моему бытию. Работяги сказали мне, что Петрова в бане заключенные били шайками, т.е. тазиками, а через некоторое время, работая на плотах, он «случайно» утонул. Работа на плотах была опасной и утонуть можно было «неслучайно». Мне пришлось работать на плотах. Едва на Колыме уходил в сторону Ледовитого океана лед, сразу же с лесозаготовительных участков пригонялись в Зырянку плоты. На реке напротив лесозавода сооружался бон. Это растянутые в цепочку и связанные попарно бревна, образующие как бы гавань, залив, куда вводились плоты. Их надо было разбивать «на челенья», т.е. перерубать связки и оставлять на плаву свободные от крепления бревна. Двое парней на лодке подгоняют бревна к «лесотаске», где бревна (по 2-3) связывают петлей троса, и лебедка по досчатому настилу затаскивает бревне на берег ближе к лесопилке. Я пишу так подробно, будучи совсем не уверен, нужно ли это. В памяти возникает любимое выражение моей тети Милицы Николаевны Иост: «Кому это надо?»