Такая долгая полярная ночь.

И вот на разбивание плотов на отдельные бревна был назначен я. Лето, точнее его начало, на мне легкие лагерные брюки и рубашка, на ногах не лагерная обувь — офицерского покроя из брезента защитного цвета аккуратные сапоги. Сшил мне их сапожник, благодарный за то, то я его лечил, спасая от смерти. В своих сапогах я влезаю в огромные кожаные сапоги. Их голенища выше моих бедер, сапоги пристегиваются к моему поясу, в руках у меня острый топор и багор. Балансируя на качающихся бревнах разрубаемого мною плота, топором рублю связи плота, оставаясь на его бревнах, которые, освободившись от связки, расползаются в стороны, я чудом не проваливаюсь меж бревен в Колыму. И так день за днем. Но наступил день, когда бревна столь стремительно разошлись в стороны, что я оказался в реке. К счастью, я успел положить багор на разъехавшиеся бревна. Огромные сапоги полны воды, держусь за багор, ребята на лодке спешат ко мне, с трудом втаскивают в лодку. На берегу я падаю на спину и задрав ноги, выливаю из сапога должно быть несколько ведер воды на себя и без того мокрого. Бригадир Скорик кричит: Бегом в котельную, сушись и грейся». Старик, заключенный истопник локомобиля, говорит: «Повезло тебе, парень, багор, говоришь, спас и ребята во время подоспели, а то нырнул бы под плоты и хана». Я с ним соглашаюсь и, раздевшись до гола, отдаю ему свою одежду, он раскладывает ее на горячих баках локомобиля. После этого «купания» в холодной Колыме я не заболел, только на шее выскочили фурункулы.

Собирают снова этап в низовья Колымы, в Амбачик. Иван Михайлович Кнорр позвал меня и сказал, что наш начальник санчасти Никитин зол на меня, за что не говорит, но явно терпеть не может меня. Я искренно удивился и заметил, что никаким действием я не оскорбил этого мелочного человека. Квартиру его я не обокрал — это не мое амплуа, с его женой рога ему не наставил — я заключенный, она — вольная, и я ее никогда не видел. За что же такое отношение ко мне? Кнорр сказал: «Тебе надо исчезнуть, не быть в его власти. Если не возражаешь, я включу тебя в этап как сопровождающего медика, постарайся остаться в Амбарчике подальше от Никитина. Вот этот азербайджанец Ахмед поедет с тобой, он твоя защита, а ты при случае помоги ему». Я поблагодарил Ивана Михайловича и с Ахмедом был включен в этапный список. В день этапирования я попрощался с доктором Кнорром. Ящик с необходимыми медикаментами охрана погрузила на морскую железную баржу, погрузили людей, и мы поплыли вниз по Колыме, буксируемые колесным пароходом.

Глава 46

«Сердце, стерпи и это:

ты так уже много терпело.»

Гомер «Одиссея»

Помещения на барже для медпункта не нашлось: конвой занял все, расположившись с удобствами. Ящик с медикаментами, естественно, был у охранников, а я был в трюме баржи вместе со всем этапом. Мои коллеги по заключению и плаванию по Колыме относились ко мне хорошо, я бы сказал уважительно: ведь я, «контрик», посмел восстать против произвола жестокого негодяя, начальника лесозаготовительного участка и сумел помочь закону «намотать» ему срок. Люди это помнят. Люк трюма, где находились все мы, был открыт, но выходить на палубу было запрещено. На палубе баржи стоял конвоир, «попка», как этих «вояк» называли заключенные.

Мы проплывали мимо живописных берегов Колымы, поросших лесом. Редко попадались рубленые домики, точнее избушки. Лиственница среди колымских лесов преобладает, и берега были красивы именно обилием лиственницы. В трюме баржи было жарко и душно. Люди поочередно поднимались по широкому трапу и высовывали свои головы из открытого люка, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ветерок доносил до нас хвойную свежесть берегов и иногда дымок нашего буксира.

Внезапно у одного парня пошла носом кровь. Я вышел на палубу, чтобы из ящика с медикаментами взять вату и поискать что-то кровоостанавливающее. Конвоир на палубе заорал на меня и потребовал, чтобы я вернулся в трюм. Я пытался ему объяснить, что я медицинский работник, что надо оказать помощь одному из заключенных, что мне нужно взять кое-что из медикаментов. При этом я продолжал медленно идти по палубе к месту, где, по моему представлению, были медикаменты. Тогда этот выродок-конвоир прикладом винтовки сильно ударил меня в грудь, я упал, а этот дегенерат с отборной руганью хотел продолжить избиение упавшего прикладом винтовки. Дикий вопль и отчаянные крики с руганью из трюма баржи остановили его. Прибежал начальник конвоя, меня он не слушал, а конвоир всегда прав.