Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Все это произошло со мной несколько лет назад, но этот печальный эпизод стоял перед моими глазами, и я предпочел провести ночь, сидя на маленьком жестком чемодане.

На рассвете появился Володя. Он был гладко выбрит, видимо, хорошо выспался и позавтракал.

От бессонной ночи в голове у меня гудело, ныла спина, хотелось есть.

– Пойду посмотрю, не удастся ли достать билет. Жди меня у выхода на летное поле, – сказал Володя.

Я поплелся к выходу, привычно устроился на моем жестком чемодане и стал ждать.

Монотонно бубнил диктор, объявляя о вылете и прибытии самолетов. Голова продолжала гудеть, болезненно отзываясь на рев взлетающих самолетов. Наконец объявили наш рейс, и к летному полю потянулись пассажиры. Последним появился Володя. В руках он держал билет, и мы пошли на посадку.

– Нам повезло, – сказал Володя, – все-таки один чудак не пришел.

Я протянул свой билет девушке в синей форме.

– А ваш билет не зарегистрирован, и место продано, – сказала она.

Я понял, что «один чудак, который не пришел» был я.

Такого идиотства я никак не ожидал. Я, у которого был билет, который промучился всю ночь на чемодане, остался в Москве, а Володя, у которого вообще не было билета, летит на открытие памятника! Я не могу сказать, что я очень тщеславный человек, но каждому автору хочется услышать приятные слова в свой адрес. Как правило, критика начинается много позже, а в день открытия памятника авторы ходят именинниками, их все поздравляют, их фотографируют для газет, у них берут интервью для радио и телевидения. Сонливость мгновенно слетела с меня. Сейчас восемь утра. Лететь всего два с половиной часа. Возможно, есть какой-нибудь выход.

Толстый веселый человек в аэрофлотской форме выслушал меня с интересом, посмеялся и обещал отправить через пару часов.

– Можете пока позавтракать и побриться.

Это был крохотный самолетик, наверное, на десять-двенадцать мест. Внутри он был похож на пригородный обшарпанный автобус или на автобус, переделанный в самолет. Кресел как таковых не было. В салоне стояли автобусные сиденья с длинными поржавевшими поручнями вдоль спинок. Летчики стояли около железной лесенки и, несмотря на строгие объявления, курили перед вылетом.

– Сколько времени лететь до города? – спросил я.

– А когда тебе нужно там быть?

Я ответил.

– Ничего, поднажмем – успеешь вовремя, – успокоили они.

Самолет поднялся в воздух. Мы летели низко над землей.

Можно было разглядеть не только деревенские дома, но даже дремлющих в пыли собак. Ребятишки махали нам вслед руками.

Недалеко от деревни в поле стояли три женщины с мешками. Они тоже помахали нам руками.

Я с интересом наблюдал за этими идиллическими сценами.

Внезапно мотор сбросил обороты, самолет сделал крутой вираж и приземлился прямо около этой группы. Летчики вышли и помогли женщинам втащить в самолет мешки. Две новые пассажирки заняли свободные места, а третья примостилась в проходе на мешках. Летчики получили по десятке с каждой, и самолет снова поднялся в воздух.

«Как такси», – подумал я, огорченно поглядывая на часы.

До открытия оставалось все меньше и меньше времени.

Я уже перестал смотреть в иллюминатор и начал прикидывать, как бы мне побыстрее добраться из аэропорта в центр города, как вдруг самолет приземлился еще раз.

Летчики спустили металлическую лесенку, и в самолет поднялся мужчина с ребенком. В руках он держал десятку. Я вежливо уступил ему место и встал в проходе возле кабины пилотов.

– Знаешь, – сказал мне летчик, – нам придется завернуть в Йошкар-Олу, а потом завезем тебя.

Я понял, что открытия памятника мне не видать.

Когда мы через несколько часов приземлились наконец в городе, куда я летел, уже темнело. Обалдевший от бессонной ночи, многочасового перелета, я вошел в здание аэропорта, не представляя себе, что же мне делать дальше, и тут я увидел спешащего мне навстречу Володю.

– Молодец, что прилетел, – сказал он радостно. – Открытие прошло великолепно. Меня все поздравляли. Я уже взял обратные билеты. Через час-полтора наш самолет.

От него попахивало алкоголем. В глубине зала в толпе провожающих я заметил местную журналистку. Глаза ее были заплаканными.

Машина

Посреди двора нашего дома – сквер. В сквере растут высоченные деревья, достигающие своими кронами седьмого этажа. А в семидесятые годы здесь росли жалкие неаккуратные кустики и обычный бурьян. Прямоугольник сквера, окруженный асфальтом как бы сохранял память о деревенской природе, которая существовала здесь до того, как построили дом.

Вокруг сквера стояло несколько машин. Два «Москвича-401» и один «москвич» поновее. Самой роскошной машиной была моя бежевая «Волга».

Зимой снег не убирался со двора. Пройти к двум дверям в жилых корпусах, дверям, которые язык не поворачивается назвать парадными, можно было только по узким, протоптанным в снегу тропинкам. В особо снежные зимы машины стояли, потеряв очертания, как высокие сугробы, искрящиеся под лучами солнца. Дети художников, живущие в нашем доме, залезали на крыши машин и лихо скатывались оттуда на санках вниз.