Такая долгая жизнь

— Ну да, сосулек. Весной сосульки потекли, падали с крыш, а мы с Гошкой подбирали их и сосали. Как мороженое. А вечером — температура, как сейчас…

Худое небритое лицо старило капитана. Но Середа был еще совсем молод. Когда он заговорил о сосульках, Путивцев особенно остро почувствовал это.

Штурман, старший лейтенант Осадчий, тоже был молод. О таких людях говорят: большой аккуратист. Все было у него аккуратным: наглаженная форма, белоснежный подворотничок, начищенные пуговицы, остро заточенные карандаши в планшете.

Представились другие члены экипажа:

— Стрелок-радист сержант Котиков.

— Воздушный стрелок младший сержант Неделя.

Котиков был постарше других членов экипажа и, видно, большой любитель поговорить. Минут за тридцать он успел рассказать о себе многое: работал в Аэрофлоте, радистом на Севере. Участвовал в перелете комсомольского экипажа Москва — Хабаровск. Женат. Есть дочка пяти лет — Галочка. Вся в маму — черненькая…

Младший сержант Неделя был скуп на слова. Биография у него была короткой: десятилетка и служба в армии.

Все эти ребята годились Путивцеву в сыновья. И помоложе командиров часто называют батей, а к Путивцеву сразу прилепилось это прозвище.

— Штурман, покажите, где стоит наша машина, — попросил Пантелей Афанасьевич.

Осадчий надел фуражку и вышел вслед за комбригом наружу. Вечерело. Над аэродромом сгущался туман. Пахло сыростью и грибами.

— Грибы в здешних лесах есть? — спросил Путивцев.

— Кажется, есть. У нас в полку один воздушный стрелок — заядлый грибник. Хвалился — даже белые попадаются.

— А вы, старший лейтенант, не любитель?

— Не знаю, товарищ комбриг, как-то все некогда было…

— Значит, не любитель… Завтра всем экипажем пойдем по грибы.

— По грибы? — удивился Осадчий.

— А почему бы нет? Прогноз на два дня неблагоприятный. Раньше восьмого вряд ли полетим.

У построек Путивцев увидел двухмоторный самолет. Маскировочная сеть с него была снята. Возле машины возились трое в комбинезонах.

— Вот наш «Воробушек», — сказал Осадчий.

— «Воробушек»?

— Так между собой мы называем нашу машину.

— Понятно. Можете быть свободным, штурман. С авиаспециалистами сам поговорю.

— Есть, товарищ комбриг, — тоже официально, бросив руку к фуражке, сказал Осадчий. И, повернувшись кругом, зашагал к штабу.

— Вы техник по связи? — спросил Путивцев военного в комбинезоне, на петлицах гимнастерки которого малиново отсвечивали по два кубика.

— Так точно.

— Я — командир этой машины, комбриг Путивцев, — представился Пантелей Афанасьевич.

— А капитан Середа?

— Капитан Середа заболел.

— Простите, но в нашем полку я вас не видел. Разрешите ваши документы.

К воентехнику подошли еще двое. Как выяснилось, моторист и механик.

Пантелей Афанасьевич вытащил из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение. Воентехник стал внимательно его разглядывать, раза два бросив беглый взгляд на Путивцева, очевидно, сверяя личность с фотографией.

«Надо было не отпускать штурмана… Ребята меня не знают, ну и, естественно… Война ведь…» — подумал Путивцев.

— Пожалуйста, товарищ комбриг. — Воентехник вернул удостоверение. — Что прикажете?

— Ничего. Просто пришел познакомиться с вами.

— Воентехник второго ранга Лосев, — представился он.

— Механик старший сержант Гогоберидзе! — Говорил сержант без акцента.

«Это редко у грузин», — отметил про себя Путивцев.

— Моторист сержант Коробков. — У сержанта был окающий северный говорок.

Расспросив авиаспециалистов о состоянии машины, Путивцев пожелал им отдыха и взял под козырек.

— Разрешите вас проводить, товарищ комбриг? — спросил Лосев.

«Все еще не доверяет. Въедливый лейтенант… Ну что ж, молодец…» — похвалил про себя Лосева Путивцев.

У штаба они столкнулись лицом к лицу с полковником Преображенским.

— Ну как, Пантелей Афанасьевич, познакомились с экипажем?

— Так точно, Евгений Николаевич. И с экипажем, и с техниками… — И повернулся к Лосеву: — Спасибо, воентехник. Как видите, я теперь в надежных руках.

Даже в сумерках было видно, как покраснел техник-лейтенант.

— Разрешите быть свободным?

— Идите.

Полковник Преображенский и комбриг Путивцев зашагали по летному полю.

— Как настроение, Пантелей Афанасьевич? — спросил полковник.

Путивцев отметил, что Преображенский стал обращаться к нему по имени-отчеству. Видно, генерал Жаворонков кое-что рассказал о нем полковнику.

— Настроение, Евгений Николаевич, боевое… Погода вот киснет.

— Погодка — лучше не придумаешь. Придется ждать. А ждать да догонять — хуже всего. Надо бы чем-то экипажи занять. Может быть, еще раз с личным составом весь полет на земле проиграть?

— Я бы не стал этого делать, Евгений Николаевич. Личный состав задачу знает. А еще раз «лететь» даже на земле — лишнее эмоциональное напряжение.

— Это верно, конечно. Но чем-то личный состав занять не мешало бы.

— Если вы не возражаете, я со своим экипажем, например, хочу по грибы сходить.

— По грибы?

— Перед ответственным полетом это неплохое занятие. У нас в НИИ был один летчик, так он перед ответственным полетом всегда по грибы ходил. Говорил, что это хорошо действует на нервы. Потом это стало у него что-то вроде ритуала.