Такая глупая любовь

– Я? Командую? – возмутилась Маша, но Николай закрыл ей рот поцелуем, похоронив все не рожденные возражения. Он так долго сдерживался, что теперь почти не контролировал себя. Единственное, чего он не хотел, – это овладеть ею бездумно, быстро и безо всяких прелюдий, как того требовала его природа. Но она, эта девочка, заслуживала другого, и Николай делал все, чтобы сохранять подобие спокойствия. Тише, тише, нужно сделать это так, чтобы девочка пела в его руках. Он ведь так давно хотел этого, с самой первой минуты, как увидел ее. И уже подумал было, что этого не случится и вовсе. Но вот – он здесь, в ее доме, рядом с ее смешной маленькой, почти детской кроваткой. Она в его руках.

– Не сейчас, – рассмеялся он, выпуская ее на секунду. – Можно спросить тебя кое о чем?

– О чем?

– Если я тебе скажу о чем, получится, что я уже спросил, – усмехнулся он. – Ладно, Маша, скажи мне: почему ты передумала?

– Передумала? – удивилась она. – Я не передумывала.

– Ну конечно. Минуту назад ты убегаешь от меня сломя голову и прячешься в своем подъезде, как будто это какая-то чертова крепость, а потом ты зовешь меня выпить кофе.

– Может быть, я предложила это… просто из вежливости, – хитро рассмеялась Маша. – И сейчас пойду варить тебе кофе.

– Никуда ты не пойдешь, и ты прекрасно понимаешь это. Впустив меня в дом, ты должна была уже понимать, чего я хочу, – ответил Николай довольно жестко, и Маша вздрогнула.

– Ты меня пугаешь. Что, если я попрошу тебя уйти?

– Не попросишь, – покачал головой он и подхватил ее на руки. Он держал ее головку в ладони и смотрел в ее влажные, блестящие глаза. Машины губы непроизвольно приоткрылись, они были ожидание во плоти. Каждая клетка Маши дрожала, кровь бурлила и опьяняла, словно при дыхании чистым кислородом. Она потянулась, обхватила Николая за шею и приблизила свои губы к его губам. Он не сдержался, захватил верхнюю губу и всосал ее с такой силой, что стало даже немного больно и трудно дышать. Затем он аккуратно опустил ее на постель, а сам сел рядом и посмотрел на нее долгим, полным раздумий взглядом.

– Почему я чувствую себя каким-то варваром? Ты слишком молода для меня.

– Ты постоянно говоришь так, как будто ты какой-то старик. Мне двадцать два года! – возмутилась Маша.

– Я знаю, знаю. Отчего-то мне все равно кажется, что ты даже и понятия не имеешь, во что ввязалась, – покачал головой Николай.

– А во что я ввязалась?

– В отношения со мной, – прошептал он и одновременно вдруг ухватился за нижний край ее футболки и резко, неожиданно потянул ее вверх. Маша ахнула и изогнула спину, поддаваясь приказу его рук. Он отбросил футболку в сторону, как ненужную тряпку, а взгляд его оставался сфокусирован на Машиной груди. Она лежала покорно, недвижимо, по-настоящему парализованная ужасом и стыдом. И предвкушением… Нужно ли сказать ему о том, что она еще… Не отвернется ли он от нее, ведь это же ненормально? Она сама сказала: ей уже двадцать два. Так получилось, и раньше она никогда не думала о том, что это плохо. Раньше – до сегодняшнего дня.

– В отношения? – прошептала она удивленно.

– А у тебя есть какое-то другое слово для этого? – усмехнулся Николай, стаскивая и отбрасывая в сторону ее бюстгальтер. Он оставался невозмутимым и серьезным, лишь слегка улыбаясь кончиками губ, он с самым деловым видом потянул язычок молнии на бриджах вниз, стащил их с Маши, помогая с каждой штаниной. Она осталась лежать в одних трусиках и носочках, прекрасно понимая, что и это – ненадолго.

– Почему ты не раздеваешься? – прошептала она и отметила, что голос ее дрожит.

– Ты прекрасна, ты же знаешь это, да? – спросил он очень мягким, нежным голосом. – Мария Андреевна, хочешь, чтобы я разделся? Я не представляю, как мы с тобой тут поместимся. У тебя нигде тут нет кровати побольше?

– У родителей? – пробормотала Маша, нахмурившись.

– Ты такая смешная, – покачал головой Николай. – Неужели родительская кровать – табу?

– Они бы не одобрили, – парировала Маша. – Ты бы одобрил такое?

– Если бы моя дочь отдавалась мужчине на моей кровати? Пожалуй, что нет. Знаешь, если честно, я никогда об этом не задумывался. Для меня пока что мысли о детях не идут дальше рекламы памперсов.

– Странно вообще-то. Говорят, после тридцати мужчины только и думают что о детях.

– Я думаю только о тебе, – рассмеялся он, скидывая рубашку. Маша ахнула, когда Николай взял ее руку и положил себе на грудь. Он был хорош, широкие плечи, видавшие приличные физические нагрузки, так и манили, но Маша не решалась пошевелиться. Тогда Николай подтянул ее к себе, поднял и усадил на себя сверху, верхом. Ее обнаженная грудь оказалась так близко к его, что от такой близости кружилась голова. Его пальцы скользнули по Машиной спине, затем нырнули за краешек ее трусиков.

– Я… мне не по себе, – прошептала она и уткнулась носом ему в грудь.