Такая разная любовь

Фил Клиффорд удивленно повел своими белесыми бровями.

— Не сегодня, — поправилась Зу. — Завтра, если так нужно.

— Отлично. Мне приехать к вам в Седар Блаф?

— В два часа.

Зу не дала ему больше сказать ни слова и, вновь нажав кнопку, закрыла окно.

Лимузин тронулся с места. Почему так медленно? Видимо, из-за того, что дорога забита людьми, присутствовавшими на похоронах, и их машинами. Зу не хотелось их видеть.

— Он тебе не нравится? А, мам?

— Да, милый. Не сказать, чтобы уж очень нравился.

— Думаешь, от него стоит ждать проблем?

— Проблем? Нет, проблем, думаю, от него не будет.

— Ну, я имею в виду завещание папы и все такое. Мне кажется, что с этим могут возникнуть сложности.

Зу подумала, что четырнадцатилетнему мальчику еще рановато интересоваться подобными вещами.

— Не вижу оснований для беспокойства, Скотт.

Он будто задумался над ее словами, а потом сказал:

— Просто я знаю, что когда умирает состоятельный человек, вокруг его денег всегда потом возникают сложности.

Зу улыбнулась:

— Не обязательно. Я уверена, что твой отец обо всем позаботился.

Машина повернула за угол и увеличила скорость. «Слава Богу, — подумала Зу, — кажется, выбрались наконец с кладбища».

— Мам?

— Что?

— Ты собираешься продать Седар Блаф?

Скотт имел в виду их особняк из дерева и стекла с верандами на разных уровнях, крылья которого раскинулись далеко в стороны. Он укрылся в холмах и выходил окнами на каньон. Скотт родился в Седар Блаф и другого дома в своей жизни не знал. Ему не пришлось жить на снимаемых квартирах. Он не имел понятия о том, что такое бедность.

Зу взглянула на Марисоль. Глаза старой подруги излучали тепло, поддержку. Зу легонько похлопала Скотта по руке:

— Давай пока не будем об этом, милый, хорошо?

Впрочем, именно в ту минуту Зу бранила себя за то, что никогда не интересовалась делами и финансами Уильяма. Поэтому сейчас она даже приблизительно не знала размеры их капитала, его состояние и надолго ли его хватит. Она сложила руки поверх своей черной сумочки, лежавшей на коленях, и закрыла глаза. Сейчас ей хотелось самых простых вещей: принять горячую ванну, выпить чашку чая и, возможно, поплакать наконец.

— Мам?

У Зу еле заметно вздрогнули плечи. Она молила Бога о том, чтобы Скотт помолчал хоть несколько минут.

— Что, милый?

— Я вот думаю…

— О чем?

— Ну… Может быть, это глупо, конечно…

— Я тебя слушаю.

— Да, собственно, ничего такого. И я не хочу, чтобы ты из-за этого беспокоилась. Просто интересно, вот и все.

Зу подняла вуаль с лица и протерла глаза.

— Что такое, Скотт? — спросила она, надеясь, что ей удалось скрыть нетерпеливые нотки в голосе.

— Возможно ли… Ну, существует ли, в принципе, вероятность того, что…

Что за колебания? Это было не похоже на ее сына.

— В чем дело, Скотт?

— Ну, просто интересно: не передается ли такая вещь, как самоубийство, по наследству?

Зу показалось, что у нее замерло сердце. Она взглянула на Марисоль. Старая подруга была поражена не меньше ее самой.

— Что за глупый вопрос! — наконец сумела проговорить Зу.

— Я ведь как рассуждаю… Папа — мужчина. Я тоже… Точнее, почти мужчина. И вот я подумал, а что будет, когда я стану старше? Нет ли вероятности того, что… В конце концов ведь многие вещи передаются по наследству. Говорят, что алкоголизм, например. Наркомания. Ну и все такое. И вот папа совершил самоубийство… Я и подумал…

Он затих, не договорив. Зу потрясенно уставилась на Марисоль, надеясь, что подруга скажет что-нибудь, найдет те слова, которые не могла найти она, Зу. У Марисоль был настоящий талант сглаживать острые углы и разряжать обстановку. И делала она это с поразительным спокойствием и легкостью, словно мяла мокрую глину на гончарном круге.

Марисоль прикусила губу.

— Скотти, — проговорила она. — Думаю, тебе не стоит беспокоиться об этом. Твой отец… У него были проблемы, о которых нам ничего не известно. Ты не отождествляй себя с ним. У тебя свои чувства, своя реакция на жизненные обстоятельства. Ты другой человек. И потом не забывай, — добавила она, ласково подмигнув, — половина всего, что в тебе есть, пришло от матери.

Зу отвернулась к окну, делая вид, что любуется залитыми ярким весенним солнцем калифорнийскими пейзажами, убегавшими назад. Но на самом деле она боролась с дурнотой, которая появилась вместе с мыслью о том, что в один прекрасный день, возможно, уже скоро, ей придется, наверно, рассказать сыну всю правду. И эта мысль причиняла боль.

День выдался туманный. На землю словно опустилась серая вуаль. Такая погода была типична для города, но туман редко доходил до холмов, на которых раскинулся Седар Блаф. Зу стояла на веранде, обхватив себя руками, и обозревала долину. Она не понимала, отчего ей так зябко. Ветра вроде не было. Собственно, у нее вообще было такое ощущение, будто ее окружает вакуум.