Такая разная любовь

Она выплескивала свой монолог словно яд. Неистовствовала, когда по сценарию нужно было неистовствовать. Запиналась, когда нужно было запинаться. Под конец она расплакалась и настолько искренне, что это потрясло ее самое до глубины души. Зу перевоплотилась в Джан Векслер. Ее больше не волновало, как она смотрится перед камерой. Зу вошла в роль. Она стала Джан Векслер.

— Браво! — раздался чей-то крик вместе с аплодисментами из-за кулис, когда Зу закончила сцену. Это был Тим Данахи. Он быстро прошел на сцену.

В первое мгновение Зу растерялась, не в силах сразу выйти из образа. Это бывало с ней и раньше, когда приходилось играть особенно сильную сцену, когда ей удавалось перевоплотиться в другого человека, когда героиня переставала существовать только на бумаге и рождалась в душе Зу.

— Ты была бесподобна, — проговорил Тим и сжал ее в своих крепких объятиях. — Просто бесподобна!

— Спасибо, Зу, — послышался голос Кэла Бейкера. — Я свяжусь с Тимом.

Обняв за талию, Тим помог ей сойти со сцены.

— Фантастика! Зу, это просто фантастика!

— Я думала, ты ушел, — сказала она. — Сам же говорил, что в таких вещах ты мне плохой помощник.

Тим расхохотался:

— Я сказал это только для того, чтобы мое присутствие не нервировало тебя. И ты совсем не волновалась, верно?

Зу подавила улыбку.

— Нет, — ответила она. — Все оказалось проще, чем я думала.

— Это потому, что ты актриса. И теперь ты моя актриса.

Они выбрались наконец со съемочной площадки, огибая ящики с реквизитом и переступая через паутину проводов, которые тянулись, переплетаясь, от прожекторов и камер.

— У меня правда получилось неплохо? — спросила Зу, хотя и сама знала, что получилось здорово. И не просто здорово, а действительно превосходно.

— Я думаю, роль у тебя в кармане. Особенно если выяснится, что камера отнеслась к тебе «благосклонно».

Зу подавила радость и ликование, готовые захлестнуть ее с головой, чтобы сохранить способность трезво оценивать ситуацию. Что ж… Возможно, у нее все получится. Возможно, она вернется в кинематограф, снова станет звездой. Возможно, ей удастся спасти Седар Блаф.

— Как скоро будут результаты? — спросила она.

Ей очень хотелось услышать от Тима что-нибудь вроде: «Да через пару-тройку часов». Зу казалось, что она до завтра не доживет. Во всяком случае, бессонная ночь обеспечена.

— Я думаю, долго ждать не придется, — ответил он, провожая ее в гримерную.

— Ну, сколько?

— Дней десять. Может, две недели.

Зу остановилась как вкопанная. Десять дней?! Две недели?! Но неужели никто не знает, что у нее всего в распоряжении две недели?!

— Почему так долго? — кое-как справившись с собой, спросила она.

Тим пожал плечами:

— Кто знает? Может, они будут пробовать и других. Впрочем, ты не волнуйся. У тебя все получилось просто здорово. Это я тебе говорю.

Зу ощутила подступившую к горлу дурноту.

— Давай заходи в гримерную, смой грим и переоденься. А потом я свожу тебя на ленч в студийную столовую.

В студийную столовую? Это, конечно, не «Браун Дерби», но и Тим Данахи в конце концов не Эрик. И Зу, может быть, уже не та…

Глава 9

Для Мэг это дело оказалось самым беспокойным за всю ее двадцатилетнюю карьеру. Поначалу она полагала, что столкнется в лице Арнольда Бэнкса с исключительно степенным невротичным человеком, но перед ней предстал высокий — шесть футов и два дюйма, красивый, обаятельный и уверенный в себе мужчина. Он взял себе за правило называть Мэг «моя девочка» и во время разговора постоянно брал ее то за руку, то за плечо, то под локоть.

Посидев как-то в своем кабинете и изучив имевшиеся по делу материалы, она пришла к выводу, что этот человек, несомненно, совершил все то, что ему ставилось в вину. У Мэг имелись показания, данные под присягой одной женщиной, которая была подругой матери Бэнкса и прослужила в течение тридцати лет ее секретарем. «В последние два года жизни покойной никому, кроме Арнольда, не было позволено видеться с нею». Как раз в то время Бэнкс уволил эту женщину, но ей все же удалось впоследствии пару раз пробраться в дом и увидеть миссис Бэнкс. «В ее комнате пахло испражнениями, а на ее лице я заметила синяки», — говорилось в протоколе свидетельских показаний.

В одном лишь прислуга сходилась в своих оценках с Бэнксом — именно в том, что в последнее время его мать превратилась в капризную старуху, предъявлявшую к окружающим непомерные требования. «Интересно, стала бы и моя мать такой, если бы прожила больше пятидесяти? — думала Мэг. — Довела бы она меня когда-нибудь до такого состояния, в котором я смогла бы задушить ее?» Подобного рода внутренние рассуждения являлись специальным адвокатским приемом, которому научил ее Эйвери: «Ставь себя на место клиента и тогда тебе будет не так неприятно защищать в суде заведомо виновного человека».

В кабинет зашла Джанина.

— Сегодня почта небольшая, — проговорила она, кладя действительно тонкую пачку на стол. — Но как только начнутся судебные заседания, положение изменится.