Такая женщина

— Рад тебя видеть, — вполне искренно сказал он. — Ты только полюбуйся на Натку: вот так — не успеем оглянуться, начнет и в самом деле краситься…

Поцеловав дочь, Кира вызвала Вадима в коридор и провела с ним «педагогическую беседу».

— Что за мода таскать ребенка по кулисам? — строго спросила она. — Да еще — на ночь глядя…

— А что такого? — удивился Вадим. — Ей нравится…

— Мало ли что ей нравится — ребенку давно полагается быть в постели… у ребенка завтра контрольная по математике.

— Ну и что?

— Как это «ну и что»? Хочет ходить на концерты — для этого существуют утренники!

— Маша настучала! — догадался Вадим и захохотал. — Ее почерк… Вот ведь чертова кукла!

Серьезного разговора не получилось, тем более что из гримерной выскочила Натка и путалась у них под ногами.

— Ты хоть подготовилась к завтрашней контрольной? — спросила у нее Кира.

— Я по математике вторая в классе, — гордо сказала дочь, — после Вовки Смирновского. — И полезла целоваться. — Ой, мамочка! — вдруг испуганно вытаращилась она. — У тебя немодная помада! Сейчас такую не носят, сейчас носят — вот! — и она показала на свой рот.

Девяти лет от роду Натка решила стать «звездой» и так и заявила Кире:

— Я буду «звездой»… как тетя… — И она назвала имя тогдашней «звезды».

Ее любимой игрой было — надеть Кирино платье и туфли на высоком каблуке, выйти на «сцену» и, прижимая ко рту кулак, как микрофон, до одури распевать модные эстрадные песенки на тексты Вадима. Она гордилась отцом и во всем старалась подражать ему: например, как он, щурила свои голубые глаза и спрашивала капризным голосом:

— А почему это меня никто не целует… меня что — не любят?

Кира смеялась, но когда в пятнадцатилетнем возрасте, в восьмом классе, Натка вышла на настоящую сцену, поняла, что дело принимает серьезный оборот. До самого последнего момента мать с Вадимом держали это в тайне; даже Маша, постаревшая и потерявшая бдительность, не догадывалась об их «сговоре». Так что Киру просто поставили перед фактом, буквально накануне сообщив ей о концерте с участием дочери.

Натка держалась нахально и выглядела со сцены очень эффектно: она была высокой — в отца, с такими же, как у него, немного выпуклыми голубыми глазами и роскошными темными волосами, унаследованными от бабки. Ей снисходительно похлопали — и Вадим держался именинником: победоносно улыбаясь, принимал поздравления и после концерта повез всех в «Европу». Натка сияла, и у Киры не хватило духу испортить ей этот вечер…

На следующее утро она позвонила матери.

— Твоя дочь еще спит, — сообщила мать. — Немудрено: полночи проколобродила… Вся в счастье! Полная комната цветов — Вадим…

— Мама, — перебила ее Кира. — Все это замечательно… А что ты думаешь по этому поводу?

— Ты хочешь знать мое мнение? — уточнила мать. — Я вспоминаю свой дебют… к сожалению, у Наты нет той манеры, но чувствуется моя порода! Вадим считает…

— У нее не только нет «той манеры», — возразила Кира. — Порода тут ни при чем — у Натки совсем нет голоса! Как ты не слышишь?

Потом она позвонила Вадиму и поинтересовалась ледяным тоном:

— Прежде всего — почему ты не поставил меня в известность? Мать я ей или не мать?

— Я хотел сделать тебе сюрприз, — оправдывался он.

— И сделал! Ты у нас ас по части сюрпризов…

— Чего ты злишься? У девочки есть мечта…

— У меня тоже есть мечта: сплю и вижу прыгнуть в длину на шесть метров, сказала Кира. — Никакая она не певица… где твои уши?

— Просто у нее совсем нет школы, — отбивался Вадим. — Распоется!

— Ей нечем распеться! — отрезала она. — И у меня к тебе огромная просьба: будь любезен, не морочь ей голову.

Но было уже поздно… Упрямством Натка была в Киру: если она чего-нибудь хотела — то шла напролом. Два года, оставшиеся до окончания школы, Натка ходила на частные уроки вокала к бабкиной приятельнице, а ровно через неделю после выпускного бала она собрала чемодан и уехала работать в варьете в Таллинн.

Этот год был знаковым для их семьи: одна в своей квартире на Васильевском, ночью, во сне, от первого и последнего в ее жизни сердечного приступа умерла мать, Натка закончила школу и начала карьеру эстрадной певицы, а Кира на сорок шестом году жизни встретила Сережу.

Кира закурила и набрала номер. Натка подошла не сразу, и голос у нее был какой-то странный.

— Здравствуй, доченька, — сказала Кира. — Я тебя не разбудила?

— Нет, я бодрствую, бдю, — сообщила дочь. — Ну что, возвернулась?

Она всегда разговаривала с ней ерническим тоном, и Кира никак не могла привыкнуть.

— Что слышно? — спросила она. — Что у тебя новенького?

— Но-о-венького? — протянула Натка. — Из новенького — только новый сожитель… все остальное старенькое. — Она ойкнула и засмеялась: — Это он протестует против слова «сожитель»… А ты как предпочитаешь? — спросила она кого-то и снова захохотала. — Он предпочитает нецензурно, мамочка! Ну ладно, пока, разреши откланяться, мне сейчас недосуг: надо строить новую жизнь. — И дочь повесила трубку.