Такеси Ковач

— Но все же осталось еще немного, — сказала Трес, показывая большим пальцем на козырек. Я проследил за движением и осмотрел нижний край укрепления.

«Архитектура лет Освоения, — Нацуме почти издевался. — Вся такая барочная. С тем же успехом могли бы и лестницу навесить». И проблеск гордости, которую не смогли отнять все годы Отречения. — Конечно, они и не ожидали, что кто-то сможет туда залезть».

Я изучил резьбу на скошенном нижнем краю выступа, уходящего от нас наверх. В основном стандартные мотивы с крыльями и волнами, но местами встречались стилизованные лица, символизирующие Конрада Харлана и некоторых самых примечательных его родственников из эры Освоения. Каждые десять квадратных сантиметров кладки являли собой достойную опору. Расстояние до края выступа было меньше трех метров. Я вздохнул и поднялся обратно на ноги.

— Ну ладненько.

Бразилия встал рядом, оглядывая резьбу.

— Вроде легко, а? Как думаешь, есть там сенсоры?

Я прижал «Рапсодию» к груди, чтобы убедиться, что она надежно закреплена. Расстегнул чехол с бластером на спине. Поднялся на ноги.

— Какая, нахрен, разница.

Я поднял руки, сунул кулак в глаз Конраду Харлану и ухватился пальцами. Затем полез над пропастью, даже не успев об этом задуматься. Через тридцать секунд висения я был на вертикальной стене. Там я нашел похожую резьбу и спустя секунды уже сидел на парапете три метра шириной, вглядываясь вниз, на строгий изящный двор в форме слезы с галереями по краям, гравием, разровненным граблями, и скрупулезно расставленными камнями. Где-то на середине стояла небольшая статуя Харлана со склоненной головой и медитативно сложенными ладонями, в тени идеализированного марсианина за спиной, крылья которого раскинулись в жесте покровительства и передачи власти. В дальнем конце закругленного двора наружу вела царственная арка — как я знал, к тенистым дворам и садам гостевого крыла цитадели.

Мимо меня пронеслось благоухание трав и скальных фруктов, но, не считая самого ветра, никаких звуков поблизости не слышалось. Гости, судя по всему, собрались в центральном комплексе, где сверкали огни и откуда ветер доносил шум празднования. Я выкрутил нейрохимию и выловил смех, элегантную музыку, которую Иса бы возненавидела, и звенящий в песне голос, довольно красивый.

Я достал «Санджет» из чехла на спине и повысил мощность. В темноте, в авангарде группы со смертью в руках, я на миг почувствовал себя каким-то злым духом из легенд. За мной поднялись Бразилия и Трес и распределились по парапету. У большого серфера в руках лежала старинная тяжелая шрапнельная винтовка; Трес взяла свой бластер в левую, чтобы освободить место в правой для «Калашникова» с твердым боезапасом. На ее лице было отрешенное выражение, и казалось, будто она взвешивает оба оружия или собирается их выбросить. Ночное небо разорвалось от ангельского огня и осветило нас, голубоватых и нереальных. Словно сигнал, пророкотал гром. На заднем фоне за всем этим звал водоворот.

— Ну ладно, — сказал я мягко.

— Да, на этом закончим, — произнес женский голос из благоухающих теней. — Опустите оружие, пожалуйста.

Глава тридцать вторая

Из галерей показались силуэты, вооруженные и бронированные. Не меньше десятка. Тут и там я видел бледные лица, но на большинстве были громоздкие маски улучшенного зрения и шлемы в стиле тактических морпехов. Боевая броня охватывала их грудь и конечности, словно дополнительные мускулы. Оружие было равно тяжеловесным. Осколочные бластеры с широкими раструбами насадок для разброса, шрапнельные винтовки на век новее, чем прихватил на вечеринку Джек Соул Бразилия. Пара больших плазмопушек для стрельбы с бедра. В крепости Харлана никто не собирался рисковать.

Я мягко направил ствол «Санджета» к каменному парапету. Легко держался за приклад. Периферийное зрение сказало, что Бразилия так же поступил со своей винтовкой, а Сиерра Трес держала оружие у боков.

— Да, на самом деле я имела в виду сложить оружие, — учтиво сказала женщина. — Другими словами, избавиться от него совершенно. Возможно, мой амеранглийский не такой естественный, как хотелось бы.

Я повернулся в направлении голоса.

— Это ты, Аюра?