Такеси Ковач

— Мне назвали твое настоящее имя, если ты об этом. Немного рассказали, почему ты злишься на куэллистов. Об этом клоуне Джошуа Кемпе, против которого ты пошел.

Я снова отвернулся к набегающему морскому пейзажу.

— Я не пошел против него. Меня послали ему помочь. Разжечь охренительно великую революцию на комке грязи под названием Санкция IV.

— Да, они говорили.

— Ага, для этого меня послали. Пока — а так делал каждый, сука, революционер, которого я видел, — Джошуа Кемп не превратился в больного демагога ничем не лучше тех, кого он пытался сместить. И давай сразу кое с чем определимся, пока ты не наслушалась еще каких неокуэллистских доводов. Этот клоун Кемп, как ты выразилась, совершал каждое свое зверство, включая ядерный удар, во имя гребаной Куэллкрист Фальконер.

— Понимаю. Значит, ты еще пытаешься обвинить меня в действиях психопата, который воспользовался моим именем и парочкой эпиграмм энное количество столетий после того, как я умерла. Это, по-твоему, честно?

— Эй, ты сама хочешь быть Куэлл. Привыкай.

— Ты так говоришь, будто у меня был выбор.

Я вздохнул. Опустил взгляд на свои руки на перилах.

— А ты, значит, правда говорила с остальными, да? Что они тебе еще наплели? Революционная необходимость? Подчинение ходу истории? Что? Что такого смешного я сказал?

Улыбка улетучилась, скривилась в мину.

— Ничего. Ты не понимаешь главного, Ковач. Разве ты не видишь, что уже не важно, действительно ли я та, кем себя считаю, или нет? А если я просто фрагмент, неудачный набросок Куэллкрист Фальконер? В чем разница? Насколько я могу дотянуться, я вижу, что я Надя Макита. Что еще мне остается, кроме как жить ее жизнью?

— Может, тебе остается вернуть Сильви Осиме ее тело.

— Ну так вышло, что сейчас это невозможно, — огрызнулась она. — Верно?

Я посмотрел на нее.

— Не знаю. Верно?

— Ты думаешь, я ее где-то прячу? Ты что, не понимаешь? Все работает не так, — она схватила в пригоршню серебристые волосы и потянула. — Я не умею пользоваться этим говном. Осима разбирается в системах куда лучше меня. Она ушла туда, когда нас захватили харланцы, и оставила тело на автопилоте. Это она отправила сюда меня, когда ты пришел нас спасать.

— Да? Ну и что она поделывает сейчас? Отдыхает, как спящая красавица? Полирует инфотех? Хватит!

— Нет. Она страдает.

Это меня оборвало.

— Из-за чего страдает?

— А ты как думаешь? Из-за того, что все члены ее команды погибли в Драве.

— Говно крабье. Она не была с ними в контакте, когда они погибли. Сеть не работала.

— Да, это так, — женщина передо мной глубоко вздохнула. Ее голос стал тише и умерился до спокойного объяснения. — Сеть не работала, она не имела к ней доступа. Она мне все это объяснила. Но система приема сохранила каждый момент их смерти, и, если она откроет там не те двери, это все с воплями вырвется наружу. Она в шоке от того, с чем столкнулась. Она это знает, и, пока это продолжается, она остается там, где безопасно.

— Это она тебе сказала?

Мы стояли лицом к лицу, между нами было едва ли полметра морского ветра.

— Да, это она мне сказала.

— Я ни хрена тебе не верю.

Она долго выдерживала мой взгляд, потом отвернулась. Пожала плечами.

— Во что ты веришь — дело твое, Ковач. Судя по тому, что мне рассказал Бразилия, ты просто ищешь легкие мишени, чтобы выместить свой экзистенциальный гнев. Это всегда проще, чем конструктивная попытка что-то изменить, да?

— Ой, только не надо! Будешь мне впаривать эти сказочки? Конструктивные перемены? Вот что такое у нас Отчуждение? Конструктивная перемена? Вот что такое изничтожение Нового Хока?

— Нет, — впервые я увидел в лице перед собой боль. Ее голос сменился с прозаичного на усталый, и, услышав его, я почти в нее поверил. Почти. Она крепко вцепилась в перила обеими руками и покачала головой. — Все должно было быть не так. Но у нас не осталось выбора. Нам нужно было продавить политические перемены, глобально. На фоне массовых репрессий. Они бы ни за что не сдали своих позиций без боя. Думаешь, я сама рада, что все так получилось?

— Тогда, — ровно ответил я, — стоило планировать все получше.

— Да? Ну, тебя-то там не было.

Молчание.

На миг мне показалось, что она уйдет в поисках более политически дружелюбной компании, но она не ушла. Возражение, слабый намек на презрение в голосе улетели далеко назад, пока «Флирт с ангельским огнем» парил по рябой поверхности моря почти на скорости воздушных аппаратов. И — пришла мне в голову тоскливая мысль — нес на своих крыльях легенду к ее преданной армии. Героя — в историю. Через пару лет об этом судне, об этом путешествии на юг напишут песни.

Но не об этом разговоре.

Хотя бы это вытолкнуло осколки улыбки на мои губы.

— Ага, а теперь ты объясни, что я сказала смешного, — обиженно произнесла женщина сбоку от меня.

Я покачал головой.

— Просто удивляюсь, почему ты беседуешь со мной, а не сидишь со своими неокуэллистскими фанатами.

— Может, мне нравится вызов. Может, я не получаю удовольствия от хорового одобрения.

— Тогда тебе не понравятся следующие дни.