...Таки-да!

Ара смело прикупил на пятнадцати еще одну карту и, потно дыша, напряженно вглядывался в мои пальцы, потому что, как назло, фарт валил банкомету дуром и к десяткам я прикупал исключительно тузов. Когда банковал Ара, все почему-то получалось совсем наоборот. Но пока я выигрывал и смело накладывал деньги с женским лицом на свои, где был изображен мужчина с несоветской стрижкой. Номинальная стоимость купюр не играла никакой роли, игра велась бумажка на бумажку. Карта шла мне до тех самых пор, пока банковать не стал Ара. Теперь мои деньги лежали поверх его и тут, как назло, мимо проходил старик Шведский, который никогда не переживал из-за того, что дети играют. Он пристально посмотрел на наши купюры, тщательно трижды поправил очки на вздрогнувшем носу и почему-то впервые в жизни проявил к нам повышенное внимание.

Старик Шведский закружил возле сундука, словно стервятник, немного похожий на гиену, несмотря на прыгающие по носу очки. А потом, сделав вид, что его очень интересует сыграть с Арой, достал из кармана бумажник и скромно попросил разрешения поставить на кон целый рубль. Несмотря на молодость Ара сообразил, что выиграть в «очко» у старика Шведского не то что легче, чем у государства в его же лотерею, а еще более затруднительно. Даже в том случае, если старику не давать колоду в руки. Поэтому он заявил, что пока партнер не вышел из игры, кон занят и старику Шведскому придется немного подождать. Однако старик, в свою очередь, понимал, что при такой манере игры она может длиться вплоть до окончательного построения коммунизма в восьмидесятом году, к чему он явно не стремился в отличие от советского народа и всего прогрессивного человечества. И старик Шведский нагло попытался форсировать события.

Выскочивший на отчаянную ругань своего единственного наследника, Тигран Львович походил на пантеру, галопирующую к сундуку в трусах ниже колен. Старик Шведский тут же превратился из грифа-стервятника в полевую мышь скромной окраски, которая, как известно, своим видом пантер не привлекает. Поэтому Тигран Львович не обратил на него особого внимания, дал нам на всякий случай по затрещине, а потом стал интересоваться, что же произошло. Чутко следившая за этой сценой тетя Бетя высунулась из окна и заявила: если этот шум будет дальше мешать ее Игорю кушать котлету, то она не пожалеет для своих соседей целого ведра помоев. Потому что когда во дворе шум, Игорь постоянно стремится выскочить на него, позабыв даже про котлету.

На крик из окна первым среагировал хорошо знавший нрав тети Бети и состав ее помоев инвалид Грицай. Еле передвигавшийся мимо нас дядя Грицай, запамятовав опереться на костыли, расправил их в стороны, как ангел крылья, и заорал в ответ: «Я, кажется, сейчас перенервничаю». В таком положении он почему-то бросился на улицу, цепляя костылями стены подъезда. Только у самых ворот дядя Грицай снова принялся доказывать своим видом, что его ноги имеют исключительно декоративное значение.

Пространство у сундука быстро заполнилось скучавшими до сих пор соседями. Тогда на их голову еще не было Андропова с его рабочим временем и районными отделениями КГБ. Но и при Андропове соседи не поменяли манеры поведения, так что тогда говорить о только-только получающем большую власть единожды Герое Брежневе и его времени?

А потом стало чуть тише. Потому что к сундуку подошли незнакомые мужчины. В точь-точь такие, которые уводили дядю Юру из двора, которые всегда почему-то ходят попарно. Один из них протянул руку к купюрам, но я схватил деньги на секунду раньше, ловко пронырнул мимо второго дяди и со скоростью полуторапудового ветра, равной спринту дяди Грицая без костылей, рванул к подъезду.