Такие люди были раньше

В первой постановке она играла служанку. Роль нетрудная, играть было легко, но уж очень противно. В каждом акте приходилось целоваться то с «хозяином», то с его сыном, то с кем-нибудь из гостей. Ей не хотелось, она по-настоящему сопротивлялась, и получалось очень правдоподобно. Публика — русские и еврейские интеллигенты — бурно аплодировала. Это немного приободрило Фейгу и сгладило неприятные ощущения от нежеланных поцелуев.

Хуже было за кулисами, где Калмыков все время пытался обнять ее и поцеловать. Фейга вырывалась изо всех сил и твердила, что это некрасиво. Тогда он заметил, что сомневается в ее актерских способностях, потому что ей явно не хватает темперамента. А ведь он объяснял, что для актрисы темперамент — это главное.

Тогда она и сама решила, что ей недостает темперамента. Наверно, так и есть, раз учитель говорит. Но каждый раз, когда он начинал приставать к ней за кулисами, она чувствовала, что этот человек ей неприятен. Она вспоминала о своем набожном отце, о тихой, доброй маме, которые думают, что она сейчас у подруги, и даже вообразить не могут, где на самом деле их дочь и чем она занимается. Слава богу, вскоре любительская труппа распалась. У Фейги будто гора с плеч свалилась. Двойная жизнь втайне от родителей, оскорбления Калмыкова и других молодых актеров-любителей вконец ее вымотали.

Но прошло немного времени, и ее опять потянуло к театру. Ей вспоминались радости актерской жизни, сцена, публика, которая ловит каждое ее движение и взрывается аплодисментами, когда опускается занавес, и Фейге снова хотелось туда, туда…

Целыми днями она ходила печальная, задумчивая. За что ни бралась, все валилось из рук. Родители пытались выяснить, что с ней, мать расспрашивала по-доброму, отец злился, но она не могла им рассказать.

И вдруг в город опять приехала труппа, на этот раз еврейская, и Фейга ожила. Двое из труппы, актер и актриса, остановились в доме напротив, и Фейга долго думала, как бы с ними познакомиться. Так и не найдя предлога, она просто подошла и представилась, когда они прогуливались по улице.

Актриса, посмотрев на нее с легким презрением, хотела идти дальше, но актер, мужчина за тридцать, с живыми, хитрыми глазами, задержал ее:

— Ты в ее годы умнее была, что ли? — И с улыбкой повернулся к Фейге: — Так… Наверно, на сцене хотите выступать?

— Я уже играла в русской любительской труппе, — скромно, но не без гордости сказала Фейга.

— А, ну тогда другое дело. — Актер хитро подмигнул спутнице. — Значит, вы готовая актриса. Что ж вы у нас в театре не показываетесь? Или вам не нравится еврейский театр? Я тоже начинал в русской труппе, но ушел к нашим, к евреям. Мой народ, мой язык. Я, понимаете ли, патриот.

Фейга не совсем поняла, что он сказал, но сразу почувствовала симпатию к этому чужому и в то же время такому близкому человеку.

— Конечно, — прошептала она смущенно. — Я ведь тоже еврейка…

— Это видно по вашим черным глазам! — кивнул актер. И, не отводя от нее взгляда, горячо заговорил: — Вот если бы вы бросили этот дурацкий город и поехали с нами… Мир повидать… Понимаете?

— Конечно, понимаю. — Фейге не хватило смелости возразить.

Да ее и саму давно тянуло куда-нибудь в большой город, чтобы избавиться от опеки родителей и воплотить свою мечту — стать настоящей актрисой.

— Слышишь, Минна? — повернулся актер к своей спутнице. — Из этой девушки выйдет толк, я по глазам вижу.

Она не ответила, только зло посмотрела на Фейгу, на актера, который, наверно, приходился ей мужем, и потянула его дальше.

На другой день актер сам разыскал Фейгу.

— Я нарочно без нее пришел, — объяснил он, — чтобы с вами поговорить.

Фейга радостно улыбнулась и покраснела:

— Я очень вам признательна.

И тихо спросила:

— Простите, а кто она, та женщина? Ваша жена?

— По правде сказать, сам не знаю, — дипломатично ответил актер. — Знаете, как у нас… Это от ролей зависит, понимаете ли. Я сейчас первого любовника играю, а она у нас примадонна. Вот так и получается… Это же театр… Вся жизнь — театр…

— Значит, она вам не жена? — уточнила Фейга.

— Какое это имеет значение? — уклонился он от прямого ответа. — Говорю же вам, она примадонна… — И, глядя Фейге прямо в глаза, с хитрой улыбкой сказал, будто по секрету: — Когда станете примадонной, понимаете ли… Да что тут говорить! Поедете с нашей труппой и добьетесь славы. Я же вижу, что у вас талант!

Расставшись с актером, Фейга стала размышлять о том, что ей предстоит. Она не могла решиться на столь отчаянный шаг — бросить отца и мать, братьев и сестер и уехать с совершенно чужими людьми, которые ведут такую странную жизнь. Больше всего ее испугали слова актера о его жене. Получается, жена или не жена — зависит от роли, которую играешь. А если Фейга получит роль любовницы, значит… Она так смутилась, что даже не смогла додумать эту мысль до конца. И вдруг, обернувшись, увидела рядом подругу.

— Знаешь, — сказала Фейга растерянно, даже испуганно, — странный у них мир…

— У кого?

— У актеров, — улыбнулась Фейга. — Они даже не женятся и замуж не выходят, как обычные люди.

— А как же тогда? — заинтересовалась подруга.