Такие люди были раньше

— Раньше, доченьки, люди такие же были, как сейчас, — продолжила мать. — В наше время девушки тоже страстные были, как же иначе? Скромнее себя вели, чем теперь, но тоже влюблялись. Кто в доктора, кто в фельдшера, а кто и в красавца-акцизного. Я-то очень набожная была, даже думать себе не позволяла, чтобы влюбиться в светского еврея, как доктор или фельдшер, уже не говорю про акцизного. Хоть и красивый был парень, но такие не для меня. Но, девочки мои, без любви не проживешь! Всякий раз сердце замирало, когда с мамой в синагогу приходила. Влюбилась я в одного певчего из хора. Голос — что львиный рык! Кантор часто ему одному позволял петь, вот тут он и показывал, на что способен. В синагоге его лица я видеть не могла, кантор и певчие стоят лицом к восточной стене, а не к прихожанам, но я встречала его на улице. И представляла себе его лицо, когда он пел… Придя домой, не могла его забыть, казалось, все слышу, как он поет. Почти всегда одну и ту же мелодию. Задумывалась, забывала, что нельзя, и вдруг, сидя за столом, сама напевать начинала. Отец смотрел сердито: «Это еще что такое?» А мама удивлялась: «Где она этому научилась?»

Но пение не могло утолить мою тоску по нему, мне хотелось видеть его, говорить с ним. И вот тут, девочки мои, я была счастливее вас, ведь вы со своим певцом встретиться не можете. Говорите, он миллионы зарабатывает, а мой певчий из синагоги — простой, бедный парень, ему даже есть было нечего. И, представьте себе, свершилось чудо: община постановила, что один раз в неделю, по понедельникам, он будет столоваться у нас. Считается, что понедельник — день тяжелый, но он стал для меня самым лучшим днем. Работы по дому всегда хватало, и вся лежала на мне. Но с какой радостью я делала ее по понедельникам! Сама еду готовила, на два часа раньше вставала, чтобы с завтраком не опоздать. Лучшие продукты ухитрялась у мамы выпросить. Помню, говорила: «Мама, давай сегодня на завтрак селедку поджарим!»

Мама понять не могла, с какой стати такой деликатес готовить, приходилось какой-нибудь предлог выдумывать. Но ведь надо еще молочную кашу сварить! Не беда! Я относила молочнице Хьене картофельные очистки для ее двух коров, а она мне за это кварту молока давала. Вот так я добивалась своего. Иногда, на мое счастье, он приходил поздно, когда отец уже ушел на рынок, мама — куда-нибудь к соседке, а двое младших братишек — в хедер. И мы оставались с ним наедине…

Только я и он! Счастье, как и горе, тоже бывает непереносимым. Я убегала из дому, отыскивала маму и возвращалась с ней… Но иногда я набиралась храбрости и пыталась завести с ним разговор, о чем-то спрашивала, а он смущался, отвечал невпопад и из-за этого нравился мне еще сильнее…

Старая мать замолчала. Наверно, подумала, что сказала много лишнего, и, покраснев, закончила:

— Глупая была…

Сестры переглянулись, и вдруг Фрида звонко рассмеялась.

— Чего ты смеешься? — обиделась Белла.

Фрида крепко обняла маму и сказала:

— Мама, а вот было бы сейчас принято, чтобы оперные певцы по домам ходили обедать…

— Я бы его два раза в неделю кормила, — улыбнулась Белла. — По субботам и воскресеньям, когда на работу не хожу. Уж я бы сумела с ним разговор завязать!

Матери передалось их веселое настроение:

— Сейчас такие цены, что дважды в неделю — это слишком много, доченьки мои.

Сестры опять засмеялись.

Но слово «цены» напомнило, что опера уже кончилась, а мастерская никуда не делась, завтра на работу, и старшая погнала младшую:

— Все, спать!

Они стали раздеваться. Мать, готовясь в своем углу ко сну, чувствовала себя неловко, будто в чем-то провинилась.

Лежа в постели, Белла не могла уснуть. Перед глазами парили два лица: певца из оперы и певчего из синагоги, про которого рассказывала мама.

А что, если это один и тот же?..

— Мама, — позвала Белла, — а что с ним потом стало, с тем парнем?

Мать приподнялась, села в кровати и грустно улыбнулась:

— Откуда же мне знать? Наверно, он давно на том свете.

И Белла услышала, как мама негромко вздохнула.

1918

Профессионал

В это особое кафе, где собираются только знакомые, а если изредка забредет посторонний, то подозрительно оглядывается по сторонам, не понимая, куда он попал, — в это кафе вошел мужчина немного за тридцать, поискал глазами место для себя и для чемоданчика, который он гордо держал в руках, и присел за стол, где нашлось два свободных стула. Он поздоровался со всеми сидевшими за столом, кто со стаканом чая, кто с тарелкой супа, кто с жарким, и крикнул официанту:

— Быстрей! Я спешу!

Достал из кармана золотые часы, внимательно посмотрел на циферблат и, увидев, что времени у него совсем мало, опять поторопил официанта.

— Что вы так суетитесь, товарищ Липман? — спросил один из знакомых посетителей.

— Некогда мне! Сейчас в турне по провинции уезжаю, — с достоинством ответил Липман.

— И о чем там говорить будете?

— Да так, о социализме языком чесать. — Липман усмехнулся.

— Условия-то хорошие?

— Неплохие! — с довольной улыбкой ответил Липман. — Долларов пятьдесят в неделю за три лекции. Гостиница, билеты — все оплачивается.