Такие люди были раньше

Он шагал возле катафалка, который медленно везли два высоких вороных коня, и смотрел вперед, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, будто стеснялся, что вынужден участвовать в этой странной, непривычной для него церемонии.

И так, шагая, он вскоре забыл, что сопровождает гроб, в котором лежит покойник. Герману стало казаться, что он даже не знает, зачем эта церемония вообще проводится.

Он начал думать о своем, о планах на завтрашний день, о том, что надо поменять жилье, о заработке и вообще о будущем.

Замечтавшись, он огляделся по сторонам. Сопровождающих стало гораздо больше, чем было вначале. Герман повернулся к гробу на катафалке.

И чуть не подпрыгнул от ужаса. Он только сейчас заметил, что в стеклянной стенке гроба, затянутой с внутренней стороны черным сукном, все отражается точь-в-точь как в настоящем зеркале. Было страшно опять повернуться к гробу, но именно из-за страха тянуло посмотреть еще раз. Герман собрался с духом, все-таки посмотрелся в это необычное зеркало и нашел, что выглядит неплохо. В домашнем зеркале он привык видеть себя таким же, только сейчас был более серьезным, более собранным.

Значит, смерть не так уже и далека! Там, внутри, лежит его знакомый, а он, Герман, отражается в его гробу.

И не он один. Отражаются и все остальные, кто провожает усопшего в последний путь. Всех захватило в плен стекло, затянутое черным сукном, и, хотя они идут, разговаривают, о чем-то думают и строят планы, их тени уже там, а потом понемногу, друг за другом попадут туда и они сами.

Герман встретился со смертью лицом к лицу и спокойно посмотрел ей в глаза. Он с трудом оторвался от зеркала, в котором неуклюже двигались участники похоронной процессии, и оглянулся на них. Они не знали о его открытии. Шли, притворяясь скорбящими, но у каждого были свои надежды, свои планы, и никто не замечал, каким нелепым и беспомощным он выглядит на стеклянной стенке гроба.

И Герман с трудом подавил улыбку.

1916

Две матери

Эту историю рассказал мне мой друг, у которого любимая жена уже два года в лечебнице, в отделении для тихих душевнобольных.

Для душевнобольных! Так мы называем всех, кто слишком явно отличается от нас словами, поступками и мыслями.

Поначалу болезнь проявлялась в том, что жена моего друга стала слишком доброй. Она без конца говорила о милосердии. Милосердие в маленьких дозах — нормальное явление. В каждом из нас найдется щепотка милосердия, а заодно — огромный мешок эгоизма и черствости, что и позволяет нам поступать по воле Божьей и оставаться нормальными, здоровыми людьми.

Но любимая жена моего друга испытывала чрезмерное сострадание ко всем обездоленным и несчастным. Она уже не могла оставаться среди нормальных людей… Мой друг рассказал:

«Всегда печальная, она ходила по комнате, ломала руки и вздыхала.

— Хана, что случилось?

— Жалко их… Так жалко!

Тут она начинала рыдать.

— Кого? — удивлялся я.

— Всех. Людей. Всех людей жалко!

Когда ее жалость к человечеству перешла все границы, ее забрали в психиатрическую лечебницу.

Я навещал ее раз в неделю.

Но она не вылечилась. Чем дальше, тем добрей становилось ее сердце. Увидев меня, она сразу же спрашивала:

— Как они там?

— Кто, Хана?

— Эти несчастные… Они не голодают? Не болеют, не умирают?

И начинала что-то искать в карманах.

— У меня ничего нет… Совсем ничего! Милый, одолжи мне немножко денег! — просила она, рыдая.

— Зачем тебе? — спрашивал я, тронутый ее слезами.

— Раздать всем больным. Видишь, сколько здесь больных? — она указывала на тихо движущиеся фигуры в большом приемном покое.

Разумеется, я не мог ей отказать.

— Спасибо, спасибо тебе, — шептала она. — Ты такой добрый!

Болезнь прогрессировала. Вскоре к доброте прибавилось обостренное материнское чувство.

Сначала я должен был приводить к ней нашего трехлетнего малыша, которого она родила, еще когда была здорова, а теперь я растил его один. Но вскоре она стала со слезами умолять, чтобы я привел старшего сына.

— Какого сына?

— Лейбеле, — отвечала она, глядя на меня большими, испуганными глазами.

Лейбеле — это наш первый ребенок, он умер несколько лет назад, еще до ее болезни.

Я боялся напомнить ей о его смерти и все тянул, каждый раз обещал, что приведу его на следующей неделе.

— Приведи его! — просила она. — Я так хочу его видеть!

В конце концов по совету врача я привел к ней соседского ребенка.

Боже, как она обрадовалась! Ей показалось, что она его узнала. Была уверена, что это ее Лейбеле. Она прижала его к себе и залила его головку слезами.

Целую минуту она была счастлива. Ее глаза светились добротой и радостью.

И вдруг погасли.

— Я не имею права быть счастливой…

— Хана, что случилось?

— Смотри! — Она указала мне на женщину, которая неподвижно стояла у стены и смотрела перед собой в одну точку. — Видишь? Эта бедняжка — сумасшедшая…

Я еле удержался, чтобы не улыбнуться.

— Да, — продолжала моя жена, — сумасшедшая. У нее ребеночек умер, поэтому она и сошла с ума. Видишь, какая она грустная? Надо ее утешить. Пойдем!

Она взяла меня за руку, и мы втроем, вместе с ребенком, подошли к той женщине. Вдруг моя жена засветилась от радости.