Такие люди были раньше

Чем дальше, тем роднее становились мне эти милые люди. Хотелось как-то им помочь, но я боялся их оскорбить. Единственное, что я мог для них делать, это покупать нераспроданные воскресные газеты на английском и что-нибудь еще, в чем я совершенно не нуждался. Покупать просто так, чтобы дать заработать хорошим людям, которые бьются за существование, но остаются полны любви, энергии и силы воли.

Иногда мне казалось, что они должны быть не так уж и бедны. Дочь работает, зарабатывает долларов десять в неделю. Мать получает доход с магазина. По соседству есть большая школа, а в магазине продаются не только конфеты, но еще писчая бумага, чернила и перья…

И все-таки, познакомившись поближе с этой маленькой семьей, я увидел их бедность во всей наготе. Две комнаты и кухня, из которых состояла квартира за магазином, были обставлены очень просто. Окна выходили в узкий, тесный двор, где сушилось на ветру всевозможное белье, подчеркивая убожество панорамы.

Дочка зарабатывала, и магазин, само собой, приносил определенный доход, но до чего же бедно они жили!

Я решил, что они копят.

Да, конечно, копят. Девушке надо рано или поздно выйти замуж. Наверняка они скопили для нее уже несколько сотен.

*

Однажды, когда у меня выдался свободный день, я пошел в магазин. Было около двенадцати. Перед магазином стояла роскошная карета, запряженная красивой, статной лошадью. В карете сидел жирный старик, глядя перед собой застывшим взглядом, и чего-то ждал.

Меня заинтересовала эта картина.

— А кто это в карете? — спросил я хозяйку, войдя в магазин.

Она считала бумажные деньги.

— Один, два, семь, девять, двенадцать, двадцать пять… Это домовладелец, двадцать семь, сегодня первое, двадцать девять, он первого числа каждого месяца приезжает, тридцать… Хоть часы по нему сверяй, тридцать пять… Приезжает и все до цента забирает, тридцать семь… Всю кровь высасывает… Тридцать семь… У вас до завтра трех долларов не найдется?

Я быстро достал и протянул ей три доллара.

Она взяла деньги со страдальческой улыбкой и вздохнула:

— Вот так и работаем на этого калеку.

— Калеку?

— Конечно. — В ее голосе послышалось сочувствие. — Он даже пошевелиться не может. Уже не один год парализован, все тело — как камень, только руки служат. Сиделка у него есть, старая дева. Эта ведьма всегда с ним приезжает и обирает нас до нитки, весь квартал. У него здесь восемь доходных домов, у калеки этого…

Ту вошла старая леди с каменным лицом и, не говоря ни слова, протянула расписку.

Женщина отдала ей пачку денег, она пересчитала их, спрятала в кожаный кошелек и вышла. Я проводил ее взглядом и заметил, как парализованный старик в карете алчно протянул руку. При этом выражение его лица совершенно не изменилось.

Старуха села рядом с ним, молча взяла вожжи, и карета покатила по улице.

— Куда они теперь?

— Домой, — ответила женщина. — У него дворец за городом. Сюда только раз в месяц и приезжают, грабители, забирают все до цента и уезжают.

В магазин вошли сын и дочь.

— Все, дети, уехал.

— Хозяин? — грустно улыбнулась дочь.

— Да, — вздохнула мать. — Мистер мне три доллара одолжил. Последние деньги забрали.

Дочь с благодарностью улыбнулась мне и вынула из бумажника пару долларов:

— У меня есть немного денег, возьмите.

— Что вы, не стоит, — попытался я отказаться. — Можно через неделю или даже позже.

— Нет-нет! — запротестовала девушка. — Все «олл райт», мне завтра заплатят на работе. Я хорошо получаю.

— Это он хорошо получает! — сердито сказала мать, имея в виду домовладельца. — Каждый месяц первого числа все до цента отбирает, как грабитель. Спрашивается, на что ему столько денег? Совсем ведь калека…

Ее сын рассмеялся (наверно, он впервые услышал это странное еврейское слово), а дочь вздохнула и о чем-то задумалась.

1916

Пролетарий

В Новой молельне ешиботник Берл всегда держался скромно, предпочитал не высовываться со своей Торой, потому как изучал ее не ради заповеди, а ради кормежки да жесткой скамьи, на которой ему позволяли ночевать. Как можно себя уважать, если ешь чужое и спишь в молельне рядом с двумя бездельниками, которые все время там толкутся, а зимой еще и с городскими сумасшедшими, которые украдкой туда пробираются и храпят возле Берла на других скамьях?

В молельне Берл никого не знал, кроме хозяев, у которых столовался, да нескольких молодых парней, с которыми учился. Немудрено, что он считал их высшим классом, великими, свободными, власть имущими людьми, по сравнению с которыми он просто жалкий червяк.

И Берл мечтал, что когда-нибудь тоже станет молодым хозяином и будут у него жена, свой дом и стол и еще постоянное место в синагоге.

Вот только как этого достичь, он понятия не имел. Берл даже верил, что рано или поздно женится, но от женитьбы до того, чтобы стать хозяином, еще ой как далеко. Есть у них в синагоге один, из Бреста. Женатый, но примерно в том же положении, что Берл. На субботу в гости ходит, а чего в этом хорошего? Если хозяин, к которому он идет, хасид, то и брестскому приходится за столом хасидские гимны распевать, хотя он сам миснагид.