Такие разные дети

Кризис переходного возраста готовится исподволь, усыпляя родительскую бдительность школьными успехами, спортивными, техническими, музыкальными и иными увлечениями. Одиннадцать – тринадцать лет – это тот возраст, которого больше всего страшатся взрослые как этапа почти неизбежной трудновоспитуемости, когда ребенок может совершенно отдалиться от семьи, перестать доверять отцу и матери. Успеваемость падает, работоспособность снижается, прежние интересы угасают, авторитеты рушатся. Возникает негативизм по отношению к любым требованиям старших, попытки любой ценой проявить и утвердить в сознании родителей свою взрослость, продемонстрировать всем и каждому независимость и самостоятельность, вырваться из-под опеки.

Расхождение между тем, что внутри, и тем, что вовне, у подростка становится глобальным. Собственное Я, каким его воспринимает и осознает тринадцатилетний человек, и весь остальной мир, кажется, разделены пропастью. И преодолеть ее, похоже, никак не удастся. Внутренний мир, совершенно непонятный этим странным взрослым, становится настолько значимой реальностью, что настоящая жизнь на некоторое время меркнет, блекнет.

Может быть, конфликтов с родителями и не будет, если отношения в семье изначально формировались на здоровой основе, подразумевающей взаимное уважение, самостоятельность и ответственность, доверительность и ненавязчивость. Но внутренние драмы все равно практически неизбежны.

В «пустыне отрочества» проблемы возникают одна за другой, и все надо решать самому, как писал более ста лет назад классик психологической науки американский исследователь Стенли Холл. Ведь не скажешь даже горячо любимому отцу, как мучишься из-за собственной внешности: очень короткого или длинного носа, лишнего веса, худых ног. Не поделишься с мамой ежедневными страданиями из-за того, что мальчик, который нравится, провожает домой другую девочку. Не объяснишь никому, как трудно стало себя уважать, как накатывает неверие в собственные силы, кажутся несбыточными мечты и надежды.

Вдумаемся в исповедь мальчишки, который решил отказаться от пищи. «И я увидел: мое лицо меняется. Менялись кости. Глаза. Поры на коже носа. Уши. Лоб. Волосы. Все время они были мной, а теперь становились кем-то совсем другим. <…> Торопливо моясь, я увидел, как внизу, в воде, плавает мое тело. Я был заключен в него, как в тюрьму. Бежать было невозможно. И мои кости в нем двигались, перемещались, менялись местами![5]» Подросток решил, что родители вредят ему пищей, а учителя – знаниями, поэтому приказал себе не есть ничего дома и не слушать объяснений на уроках в школе. Тогда ему показалось, что наконец удалось «противостоять яду», «отбить нападение», то есть остаться неизменным, не расти.

Мы не помним обычно подобных историй из собственной жизни, стыдимся их, редактируем в собственной памяти или вообще пытаемся стереть, переписать заново. Но давайте все-таки вдумаемся, как непросто ощущать себя одновременно и вчерашним беззаботным четвероклассником, хохочущим над мультфильмом, и сегодняшним раздражительным скептичным семиклассником, и независимым, все знающим, сделавшим свой выбор выпускником. И все это – прошлое, настоящее и будущее – в одно и то же время, с удручающей интенсивностью и яркостью.

В критические периоды личность всегда дисгармонична, но впервые эта дисгармония отчетливо осознается, переживается человеком, когда он оказывается в эпицентре кризиса подросткового возраста. Внутренняя альтернативность и напряженность жизни подростка требует и от него, и от родителей мужества и терпения. Недаром этот период является не только самым ярким этапом самопостижения, но и началом самостоятельной работы по созданию собственной индивидуальности, конструированию, проектированию будущего жизненного пути.