–
Бабушка много чего знала наизусть. И помнила она не только прошлое, и не только плохое. Например, она знала Шекспира. Если бы кто-нибудь сейчас просил ее, она бы без проблем зачитала, например, вот эти, любимые ею строки:
Бабушка любила розы.
А еще бабушка помнила будущее…
День близился к вечеру. Об этом говорили потемневшие и удлинившиеся на полу тени, янтарный свет за окном, переливающийся – словно многогранный. «Как быстро летит время», – подумала бабушка и посмотрела на вытянутый вертикально кусочек голубовато-зеленого окна, виднеющийся из-за занавесок. В этом кусочке стекла, словно в поверхности озера прекрасным летним днем, она видела свое отражение. Сначала то, что соответствовало сегодняшнему дню, белое и в складках, потом другое, близкое к тому загорелому и гладкому дню в прошлом. Затем она зачем-то перевела взгляд на свои руки, ладонями вверх лежащие на ее коленях. Они были пусты. Ей стало грустно из-за того, что в них сейчас не было шляпки, которую она хотела купить тогда, но не купила из-за тех глупых женщин, которых язык не повернется назвать дамами, тем более – леди. На секунду, другую она решила, что противна сама себе. А потом, переведя взгляд обратно на отражения в окне – что любит себя. Всегда любила себя. Возможно, даже слишком сильно. Она начала думать о том, любила ли когда-то по-настоящему в жизни кого-то, кроме себя. Любила! Еще как любила! И тому оставалось множество подтверждений. Конечно, ей хотелось бы иметь сейчас – держать в своих руках, может быть? – нечто большее, чем просто некое внутреннее ощущение. А потому она решительно поднялась на ноги и прошла к комоду, прячущемуся за дверью, когда та, как сейчас, открыта внутрь гостиной. Она крепко схватилась за висящие металлические ручки верхней полки комода и осторожно потянула на себя – словно не хотела обнажать сейчас больше из своего прошлого, чем то, что внезапно решила обнажить.
Небольшой альбом с фотокарточками лежал сверху, прикрытый пожелтевшими от времени мятыми бумагами. Бабушка ухватилась за корешок кончиками длинных, словно паучьи лапы, пальцев и выудила альбом из комода.
– Вот же он, – проговорила она шепотом в полумраке, – на первой странице. Какой красавец! Еще молодой – как я когда-то. А ведь я шла тогда к тебе! Какой ты сейчас, интересно…
И снова подумала: «Как же быстро летит время. Только-только, кажется, мы познакомились, случилось наше первое свидание. Ты повел меня в парк, а затем – есть мороженое. Потому-то я так люблю парки и мороженое! Затем второе, третье свидания. Поцелуи и… Ой! Сколько их всего было? Сто, двести? Может, тысяча? Ближе к миллиону, полагаю. И вот, я стою здесь, старая и ненужная, глупая и несчастная. А где сейчас ты? Какой ты сейчас? Что делаешь? Думаешь ли обо мне хоть иногда, как я думаю о тебе… почти всегда! Скучаешь ли по мне, по тем дням? Хочешь ли снова увидеть, взять за руку, пройтись по дорожкам? Поцелуи. Они ведь все еще ждут нас, я уверена. В смысле, дорожки. По крайней мере, они не будут против нас, это уж я знаю точно».
«Часы, время, – подумала бабушка. – Почему я струсила тогда? Почему мы расстались?»
И на этом она остановилась.
Хватит, сказала она себе и, почувствовав странное, непривычное – новый прилив сил, как она поймет через минуту, другую, – оглядела комнату.
Движения бабушки были спокойными и четкими, она точно знала, что делает, пусть еще и не видела конечного пункта назначения всех своих новых мыслей и действий.
На самом деле мыслей почти не осталось, их было предостаточно в прошлом. Только действия теперь.
Она подошла к окну и резким движением рук раздвинула на нем занавески. Теплый свет летнего вечера влился в комнату, словно приятная жидкость в вазу из толстого хрусталя. Бабушка огляделась – дело было очень плохо. «Столько пыли, грязи, ненужного! – подумала она одновременно раздраженно и с энтузиазмом. – Предстоит куча дел! И это не учитывая дел, связанных с приведением себя в порядок. Да, но сначала…»
Она подошла и встала напротив узкой двери, ведущей на задний двор ее дома, в сад, в котором когда-то ей так нравилось возиться – словно встала лицом к врагу, смотреть на которого всю жизнь боялась.
– За все эти годы вы, наверное, погибли все до одной.