Такого не было даже в Афгане

Чего нау, «едрить твою через коромысло». Вперед, прокурар (ищи). И тот принёс.

А сколько раз я видел, когда мы ездили за водой, на «пипе» «Энжезе». Мы приезжали на речку, я сидел сверху, Паша давал очередь, и ангольцы начинали бегать. Они все знали Пашу, что Паша слов на ветер не бросает. Я сидел и смотрел с верху водовозки, а ангольцы наполняли её водой — раз Паша сказал — вопросов нет. При всём при этом ангольцы очень уважали его: он был мастер на все руки, мог починить всё, что угодно, всегда, чем мог, помогал ангольцам и, если что, за своих подсоветных горой стоял.

— Много там змей было?

— Я лично за два года двенадцать змей убил …

— Из чего?

— Из всего, что угодно. Ножом, из автомата, из пистолета, из всего, что было под рукой.

Свою первую змею я убил, служа в 19-й бригаде, в Мулондо. Она заползла к нам в нашу «казарму», в наш домик, где мы жили, и спряталась за одной из кроватей возле стены. Её совершенно случайно обнаружил наш техник, Нестерович Иван Иванович. Он тут же закричал: «Игорь, тащи свой нож, тут змея!»

А я до этого раздобыл себе очень хороший нож-тесак американского производства, длиной 45 см, да ещё и наточил его как бритву. Носил его всё время с собой.

Услышав крики Иваныча, я выхватил нож и подскочил к нему. Он прижал змею палкой к стене, а я буквально «отпилил» её голову своим ножом. Эта тварь была довольно длинная, больше метра, чёрная.

Тут прибежали ангольцы, с автоматами, лопатами, смотрят на змею, потом на меня, стоящего с ножом в руке, а в глазах — неподдельный ужас.

«Как ты её убил?» — спрашивают.

«Да вот, ножом ей голову отсёк».

«Да ты что, она же хвостом бьёт!», и показывают на белое колечко с ядом, располагающееся как раз на хвосте…

У меня просто всё похолодело внутри: почему она не ударила меня, когда я ей голову резал?…

— Самогон местный как ангольцы делали?

— Там росло такое дерево, местный фрукт мабоко. Что это такое? Размером в два крупных яблока. Когда он зелёный — его ничем не разобьешь, даже топором. Когда созревает, его можно открыть, наесться его семян, и будешь пьяный.

И, особенно в пятом военном округе, то есть, провинциях Кунене и Уила, росли огромные рощи — мабокейро — так и назывались. На местном самогон — либо «каньома», либо «капороте», в разных провинциях по-разному это называлось. Если хочешь достать действительно нормальную каньому или капороте, надо приезжать к периоду созревания.

Как мы там, в провинции Уила ездили за каньомой (это ещё в первый год службы в Анголе, 1986–1987)… Садились в машину — на УАЗик, с автоматами, с гранатами и впёред, за самогонкой. Приезжали в деревню, выходил к нам старшина деревни с копьём, увешанный перьями. С нами был местный человек, который говорил по-португальски, он переводил на местный язык, потому что жители не говорили по-португальски. Я переводил ему на португальский, а он — на местный.

Он говорил: «Вам нужна каньома — ну хорошо — езжай те туда-то». Мы ехали буквально минут десять до следующей деревни, а там уже все знали, что мы сейчас приедем.

— Как узнавали?

— Не знаю, может, по тамтамам. То есть, мы приезжали туда — нас уже встречали.

— Так вы за каньомой?

Вот мы в одну деревню приехали, а с нами был специалист — он первач[29] хотел взять — нет здесь мы не берём, плохая каньома — поехали в следующую деревню. Мы поехали в одну деревню, в другую деревню. Я нашему старшему говорю: «Извините, а вам не кажется, что за нами следят?»

— А? Да какая хрень!

Я говорю: «Вы меня извините — мне, просто так по-человечески, жить хочется. Мы вон уже в какую по счёту деревню приехали, а нас везде встречают. Уже всё знают. Откуда?»

Главное, что здороваются сначала со мной, а потом уже с другими спецами.