Такой случай

Волнение мое, однако, сразу улеглось, как только я услышал сосредоточенный голос Сергея Андреевича. Он велел нам приготовиться, потом, сделав паузу, произнес: «Начали…»

Мы сыграли «Турецкий марш» Моцарта, за ним песню «Орленок». Когда аплодисменты умолкли, Сергей Андреевич торжественно объявил:

— «Мечты»… Сочинение ученика восьмого класса нашей школы Алексея Скворцова.

В эту минуту мне показалось, что Наташа коснулась меня своей рукой, и я, затрепетав, вскинул смычок.

Не помню, как мы доиграли квинтет до конца. У меня было такое ощущение, что я лечу, что передо мной свет, и этот свет — она, Наташа. Когда оборвался заключительный звук, я поднял голову. В зале гремело. Мы стояли еще минуты три. Аплодисменты постепенно стихали, но какая-то пара ладоней настойчиво продолжала хлопать, и я знал, что это Наташа.

Поклонившись еще раз, мы сошли со сцены. Я разыскал во втором ряду свое место и первый раз взял маленькую теплую руку Наташи в свою. Так, не выпуская ее ни на минуту, я и просидел весь вечер.

Через два дня Наташа должна была отмечать свой день рождения. Я умышленно не встречался с ней эти два дня: готовил подарок — новое сочинение, посвященное ей. Это была небольшая вещица для скрипки и фортепиано. Захватив с собой нотную тетрадь с записью этой вещи, я явился вечером в класс, где обычно Наташа выполняла домашние задания. Комната была пуста.

Я вышел в коридор и тотчас услышал торопливые шаги — Наташа шла почему-то в другой класс. Это меня удивило. Окликнув ее, я спросил:

— Ты разве еще не закончила уроков?

— Закончила.

Голос Наташи был как-то неестественно ровен. Сердце мое сжалось от дурного предчувствия.

— Наташа, — сказал я негромко, — я пришел поздравить тебя с днем рождения.

— Спасибо.

— Что с тобой, Наташа?

— Ничего.

— Может быть, мы пойдем в скрипичную? Я приготовил кое-что для тебя.

— Спасибо, — тем же неестественно ровным тоном произнесла она и быстро добавила: — Я устала. Пойду спать.

И ушла.

На другой вечер, пораньше, я снова встретил Наташу на том же месте и опять позвал ее в скрипичную.

— Не хочется, — сказала она.

— Что случилось, Наташа? — уже не скрывая своей тревоги, спросил я. — Почему ты так переменилась?

— Я? Переменилась? — Наташа вдруг рассмеялась. Смех ее был деланным.

Глубоко задетый, я повернулся и, не попрощавшись, ушел на этот раз первым.

Весь следующий день я провел в мучительных размышлениях. Что произошло с Наташей? Может быть, я чем-то невзначай обидел ее?

Вечером я в третий раз явился к классу, где занималась Наташа.

— Оставь меня в покое, — сухо сказала она.

Оскорбленный, я молча удалился.

С этого дня мной снова овладела грусть. Но уже не та по-детски неопределенная и безотчетная, которую было легко излить в какой-нибудь незамысловатой мелодии.

Грусть, поселившаяся теперь в моей душе, сдавила меня, породив полнейшее безразличие ко всему на свете. «На что надеяться? Чему верить? — думал я теперь. — Зачем жить, если все равно нет счастья?»

Я снова стал плохо учиться, бросил скрипку, оставил все кружки. Со мной пробовали беседовать, вызывали в учком, написали письмо матери — ничего не помогало. Тогда вопрос обо мне был поставлен в комсомольской организации, которую в это время возглавлял Саша Родионов.

Как-то после уроков, под вечер, он предложил мне погулять во дворе. Мы вышли на улицу. Падал сухой январский снежок. За забором тускло светились электрические фонари.

— Как у тебя с Наташей? — сдержанно спросил Саша.

— Нормально.

— А ты меня еще считаешь своим другом?

— Считаю.

Саша вдруг резко повернулся ко мне и, останавливаясь, сказал с легкой дрожью в голосе:

— Хочешь, сейчас я тебе набью физиономию?

— За что?

— За то, что ты лжешь, за то, что ты не можешь ни дружить, ни любить… — Голос его сорвался и перешел на быстрый шепот. Его волнение передалось мне, я тоже остановился. — …За то, что ты не умеешь уважать ни других, ни самого себя, — продолжал Саша.

— Брось, — прервал я его. — При чем тут мое умение, если она разочаровалась во мне?

— Откуда ты знаешь? — почти выкрикнул Саша.

— А ты что-нибудь знаешь?

— Знаю, — сказал он. — Знаю, что девочка страдает, знаю, что тогда, после ноябрьского вечера, Нинка пустила про тебя и про ту девчонку, которой ты помогал по математике, грязную сплетню… И Нинка за свой длинный язык еще получит по заслугам. Я теперь все знаю, особенно после того, как сам поговорил о тебе с Наташей.

Саша хотел снова взять меня под руку, но я, смеясь, оттолкнул его и помчался в школу. В классе я Наташи не нашел. Побежал в спальню — там ее тоже не было. Готовый опять отчаяться, я побрел в вестибюль, сел там на мягкий диванчик и в эту минуту услышал тихие звуки «Песни без слов», доносившиеся со стороны скрипичной.

Я вскочил. Подошел к скрипичной. Рванул на себя дверь.

— Кто тут? — раздалось испуганно из комнаты.

— Наташа, — чуть слышно сказал я.

— Ты?

В следующую минуту мы снова сидели рядом, взявшись за руки.

— Ты веришь мне? — шептал я.

— Верю.

— Любишь?

— Люблю.

9