Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

Последовали другие песни, которые начинал майор Дитрих. Поддерживали лишь Отто, Майстер и Алфред. Король обратил внимание на то, что Тайдеман не пьёт, но жадно ест. А пел он на настоящем немецком языке. Король ждал, когда Алфред возьмёт аккордеон, и когда это наконец случилось — тёплая волна захлестнула его сердце, при первых аккордах он замирал и по спине бегали мурашки. Он вопросительно смотрел на окружающих: вы слышите ли? Он гордился Алфредом. А Хелли! За ней ухаживал Отто Швальме. Хелли тоже была захвачена обворожительными звуками, которые ловкие пальцы её мужа извлекали из инструмента. Но дело разве в пальцах? Сами пальцы не более как исполнители, звуки, неважно кто их создал впервые, они ведь идут от души, от всего сердца, из всей сущности того, кто их извлекает из инструмента. Но что в этой душе творится? Может быть, это хотелось понять Хелли? Звуки льются прекрасные, но…

Король был счастлив. Такого не мог никто из тех, кто здесь был. Он также гордился Алфредом, когда заказчики, приходившие в мастерскую, восхищались мебелью, которую Алфред делал для них — такого, Король знал, не умеет никто другой. А то бы сами себе делали, но не умеют же…

Присутствующие также слушали с удовольствием, потому что Алфред на самом деле играл виртуозно.

А музыка… Она, как и смех, международна, если она — музыка, а не просто нагромождение звуков. Алфред не признавал плохой игры, для него существовало достаточно прекрасных мелодий в мире. Он их играл. Вальсы Штрауса и мелодии из оперетт Кальмана с тех пор стали любимыми Королём, особенно последние. Нет, он ничего не имел против Оффенбаха, не возражал и против Легара, но Кальман, почему — неизвестно, ему нравился больше. Вообще-то Король разделял заботы Алфреда в такое сложное время, когда каждому добытому куску чего-нибудь вкусного приходилось радоваться как большой удаче, и он понимал, как Алфреду нелегко что-нибудь раздобыть для него и Хелли, Королю не приходилось ведь ломать голову над тем, чем завтракать, обедать, ужинать. Время сложное — да, но на хуторе Сааре подрастали новые умные свинюшки, неслись куры, доились коровы. Хелли больше не стирала, это верно: всё-таки её муж — фельдфебель. Но зато она теперь вязала спицами. Её руки были постоянно в движении. К ней приходили женщины заказывать свитера, пуловеры, шали, платья, и она не отказывалась от платы продуктами за свою работу.

А в их дом в последнее время всё чаще стали приходить солдаты, которые побывали в России на фронте. До уха Короля доходили непонятные обозначения: «котёл», «дуга», «клещи» и другие. Говорили про русские города, он не стал расспрашивать, что, собственно, означают Великие Луки, даже если скажут, он всё равно не поймёт, потому что это в другой стране — чужое место. Солдаты подчёркивали при этом, как они, однако, здорово воюют, как иваны идут в атаку пьяные и их так много — не успеваешь стрелять. Наряду с описанием своих подвигов они рассказывали, какая у иванов в России кошмарная жизнь, дескать, во всех деревнях жуткий голод, бедность, дети — скелеты, но… сопротивляются, а зачем? Когда их от такой жизни хотят освободить, когда идут культурные, развитые народы создавать для них новый порядок? Дескать, непонятно, как можно быть тёмными до такой степени…

Король представлял себе маленького Ивана и радовался за него, что он где-то здесь, значит, не там, в голоде. И ещё он радовался, что и сам он — здесь, и Алфред обеспечивает ему и Хелли сохранность, и они не голодают. Когда говорили, что «наши» побеждают, он тоже радовался — будет новый порядок, а порядок — это порядок, это то, что от него постоянно требовали: чтобы руки были вымыты, зубы почищены, постель заправлена, ноги мытые, уроки сделаны — чтобы был порядок. Он, конечно, не очень любил всё это выполнять, но в душе-то понимал, что требуют от него то, что правильно, а следовательно, порядок — это хорошо. Какая разница между порядком старым и новым? Ну кто же это знает. Только если говорят новый порядок, то, наверное, надо понимать так, как он и понимает замену собственных старых ботинок на новые: новые-то лучше, чем старые.

О, Танненбаум! О, Танненбаум!

…В дежурке батальона этот дурак, дневальный, всё-таки чересчур жарко натопил, перестарался. Когда Алфред дежурит, дневальные стараются… Алфред бросил газету. К чёрту! Думай не думай, а скоро утро и надо приступать к обязанностям: предстояла утренняя проверка. Да, но с Королём… С ним тоже что-то решать необходимо.

Глава IX