— Бог хорошо. Я тоже христианин, лютеранин, — объяснял Майстер Ангелочку, — но Бог на небе, на земле Бог — фюрер и его приказ.
Похоже, Ангелочка его аргументация не убедила.
— Бог есть Путь, и Истина, и Жизнь, — сказала она назидательно, — никто не приходит к Отцу Небесному, как только через Христа, сына божьего.
Она стала похожа на проповедника или пророка, чем всех рассмешила. Смеялся даже Майстер; уж лучше смеяться, чем смотреться бараном.
— Бог. Истина. Путь… — Алфред плюнул. — Ты со своим Богом спятила! Не понимаешь разве, куда этот Бог, твой путь тебя поведёт?
— Царство моё не от мира сего, говорил Христос в саду Гефсиманском. Если бы от мира сего было моё царство, то служители мои подвизались бы за меня.
Ангелочек вызывающе и лукаво смотрела на старшего сына. Она вспомнила сейчас, как он родился, она его любила, но он не мог за ней «подвизаться», ох, как не мог, хотя и понимал, как она беззащитна перед такой нелепой реальной жизнью, в которой политические авантюристы породили жестокие парадоксы, неизвестно ради чего разрушающие жизни, судьбы маленьких рядовых людей, Майстер посмотрел на Алфреда выжидаючи, произнёс:
— Пусть одевается потеплее. Ты не боишься разве? — спросил он у Ангелочка.
— Если бы не было над тобой власти, ты бы мог отпустить меня, — ответила Ангелочек, — но грех тому, кто над тобой. А отпустить ты меня не можешь: если отпустишь — то не друг ты кесарю. Иисус говорил: сын ничего не может творить сам от себя, если не увидит отца творящего, ибо что творит отец, то и сын творит также…
Ангелочек пошла собираться. Майстер опять, разинув рот, смотрел ей вслед бараном. Русского уже подтолкнули к грузовику, в который рассаживались самообороновцы.
— Она в самом деле не от мира сего, — посмеивался ефрейтор, посмотрев быстро с опаской на Алфреда: тот всё-таки для него начальство и как бы потом чего не вышло. Алфред понимал, что должен быть просто ювелирно осторожным в данной ситуации. Вместе с Отто он последовал за матерью. Майстер подошёл к грузовику, что-то говорил ефрейтору. Отто был подавлен. Он не думал, что почувствует себя таким смущённым, словно в чём-то виноватым. Алфред сказал Ангелочку:
— Ничего не поделаешь, война. Ты сама виновата. Я сделаю всё, чтобы тебя освободили, Отто поможет.
Отто согласно закивал головой, он в самом деле всё понимал, он не хотел бы оказаться в шкуре этого симпатичного эстонца. Ну, а насчёт помочь вызволить старуху, он подтвердит, она действительно всего лишь дура, спятившая с ума. Ангелочек вела себя словно отправлялась на ярмарку: давала указания, как кормить скотину, куда кому идти, что делать; и с грузовика, где устроилась рядом с русским, раздавались её команды относительно какой-то курицы, но слов уже не разобрать из-за шума моторов отъезжающих машин.
Вилка так и не вылезла из конуры, оттуда торчал кончик её носа. Грустные собачьи глаза непонимающе следили за всем происходящим во дворе: она-то хотела всего лишь выказать человеку свою любовь. Вилка на человека сильно обиделась. И Король тоже был в недоумении: он до самого конца не сумел разобраться, что же происходит. Он понимал, что того, который, у них на чердаке в его корыте жил, заберут, что Ангелочка за это ругали. Но что и её увезли… Почему?
Увезли и Короля. Для Манчи Майстер оставил бумажку, в ней его обязывали прийти в город, в комендатуру вместе с Сесси, которая тоже неизвестно где пропадала. Это для других неизвестно где, Король же не сомневался, что она на хуторе Ару, но ему показалось, что лучше об этом не говорить. Короля пригласили сесть в легковую машину. Он не хотел расставаться с летательными санями, но проехаться в легковой не каждый день удаётся. Алфред, однако, забрался в грузовик. Ехали быстро, офицеры разговаривали между собой, но Король в немецком был не особенно силён. О чём-то очень сердито говорил Майстер. Говорил таким тоном, как Хелли, когда чем-то недовольна. Если бы Король был в немецком силён, он бы понял, что Майстер недоволен немцами, как ни странно.