Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

Даже в кошмарном сне Алфреду такое не приснилось бы. Что было делать Алфреду? Ведь он кто? Военный! Даже если это называется самообороной. Чьё он носит оружие? Следовательно, он служит германскому рейху, и не рядовым солдатом, а командует: «Запевай!» Он проводит проверки, даёт наряды, подписывает увольнительные в город и пользуется кое-какими привилегиями: ему дают больше сахарина, больше спирта, у него свой грузовик… А тут собственная мать, боговерующая самаритянка — к чёрту бога! — укрывает солдата врага. Когда в каждой газете подчёркивается, сколько они в республике, эти русские, убили людей, даже пусть им в этом помогали подонки, как, например, этот Плир. Даже и не эстонец, но родился в Пярну. Уже в школе отъявленный хулиган, жестокий, уголовник, сидел в тюрьмах, красные взяли в истребительный батальон, потом командиром карательного поезда из двух вагонов, который разъезжал по стране, проверяя исполнительность железнодорожных служащих на станциях в сорок первом. Убивал открыто тех, кто ему не нравился, расстрелял больше ста человек, топтал ногами трупы своих жертв. Наконец, в результате его расстреляли сами чекисты в Главном Городе. Да разве он один такой помощник был?! А тут Ангелочек их скрывает, когда за это на острове немцы уже стольких людей расстреляли…

Допустим, лично ему этот солдат не сделал ничего дурного, даже больше — дал ему возможность запастись кожей, ботинками и продуктами из того склада, но он враг строя, которому Алфред служит. Солдат этот должен быть в лагере военнопленных, и не ему, Алфреду, решать, что с ним будет потом. Законы оккупационных властей также повелевают карать сочувствующих и, тем паче, содействующих врагам нацистского режима… Вот чёртов Ангелочек!

Алфред взглянул на Отто. В конце концов, этот баварец пил в его доме, и пели они вместе «О, Танненбаум!» Он должен понять, — он же цивилизованный человек, — что старуха живёт не земными представлениями, а в мыслях и делах своих она всегда где-то в Иерусалиме, или на Голгофе, или ещё где-нибудь в забиблейском мире, тогда что с неё взять? Какой из неё враг кому бы то ни было?! Она в этом солдате видела больного человека, всего лишь — человека!

Но Отто отвёл глаза и сказал: «Досадно, доннер веттер!» А это значило, что всё должен решать сам Алфред. Отто понимал, что влип Алфред ни за что, но как ему помочь, когда рядом этот Майстер.

— А у них там кое-какие люди вроде бы есть, — говорит Майстер, разглядывая русского, — говорят, какой-то лётчик у них… как Дуглас Бейдер, тот англичанин, который потерял обе ноги ещё до войны, но стал лётчиком-истребителем и немало наших посбивал, пока в плен не взяли при Дюнкерке. Но из своего русские небывалого героя сделали, а про англичанина словно и не слышали…

Алфред знал, что для гросс Дойчланд всё равно, кем является сын укрывательницы русского солдата. И остался он один между немецким законом и собственной совестью. Но и совесть… Что она теперь сможет? И разве не сама Ангелочек учила его, что всякая власть от бога, что служить где бы то ни было нужно честно? А получается, что по наказу собственной матери он должен теперь её арестовать…

— Почему скрывал руссиш? — допытывался у Ангелочка с помощью ефрейтора Коска майор Майстер, — вас строго накажут, а… ты, — обратился он к пленному, который боялся поднять глаза, чтобы взглянуть на Ангелочка, на Юхана: русского мучило сострадание к ним, он понимал, что им из-за него будет плохо. Он слышал: немцы смертью карают тех, кто скрывает русских, — ты тоже боишься? Да? Почему вы, когда идёте в атаку, всегда пьяные, а? Вы напиваетесь, потому что страшно, а?

Русский не сразу понял суть вопроса, потом сказал:

— Мы, когда не страшно, тоже с удовольствием пьём. Я в атаку ещё не ходил. Но пьём мы всегда, если есть… — Он горько вздохнул, словно сожалея, что нечего выпить к слову. Все, кроме Алфреда, весело засмеялись.

Ангелочек вовсе не была напугана, она словно со стороны, даже с любопытством изучала окружающих её людей, как будто происходящее связано не с нею. Дед Юхан, как встал на крыльце, так там и стоял, и молчал. Манчита, которая выскочила в одном платье, незаметно вернулась в дом и смотрела теперь тайком из-за гардины, в щёлочку. Потом им всем Майстер с ефрейтором учинят настоящий допрос. Но это потом, сейчас же Майстер допрашивал Ангелочка здесь же, во дворе.

— Нн-аа! Почему, а? Скрывала, а?

— Истинно говорю вам, — ответила Ангелочек, а переводил ефрейтор, ибо Алфред молчал, у него не было слов, — истинно говорю вам, если пшеничное зерно, павшее в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плодов. Так сказано в писании.

Майстер смотрел бараном.

— Почему вы — мать командира самообороны — скрывали вражеского солдата? — всё приставал с тем же.

— Христос сказал: истинно, принимавший того, кого Я пошлю, — Меня принимает, а принимавший Меня — принимает Пославшего Меня.

— Что она говорит? — обратился Майстер к Отто. Тот отмахнулся. Объяснил ефрейтор Коск: старуха, мол, в лице русского Христа принимала, а в лице Христа к ней пожаловал сам Бог.