Такова торпедная жизнь

Этот урок разбора потопления без вещественных доказательств на металле пошел мне впрок, и вскоре мне пришлось действовать самостоятельно в аналогичной ситуации. На Камчатке в штиль стреляли двумя торпедами СЭТ–40 с надводного корабля — обе торпеды потеряны, хотя дистанция стрельбы всего 1 км, так называемая «организационная» стрельба. Пошел своим путем: «Готовьте торпеду, все делать, как неделю назад». Сел в уголок, смотрю, ни во что не вмешиваюсь. Приготовили? На автомашину, на пирс, загрузили в торпедный аппарат. Все по писаному, хоть иди и стреляй! Претензий нет. Но его величество случай, который идет навстречу ищущим, мне помог:

— Какая температура была в день стрельбы?

— Минус семь.

— А грелки у вас как?

— Отключены по указанию Шаденкова, начальника минно-торпедного отдела.

Сразу все становится понятнее. Читаю текст указания. Вот и роспись самого виновного. Еду к Шаденкову. Вхожу. Спрашивает с нетерпением:

— Ну что, разобрался? В чем дело? Кто виноват?

— Виноваты вы лично, товарищ начальник, и никто более.

— Как это, как это, как это я лично?

— Фактически. Вы приказали отключить грелки в торпедных аппаратах?

— Было ваше указание. Переписали буква в букву.

— Давайте сравним.

Сравниваем. Наш текст: «При стоянке кораблей в базе обогрев боевых торпед СЭТ–40 не производить». Ваш текст: «… грелки отключить».

— А это не одно и то же?

— Нет. По нашему тексту, вышел в море — торпеды грей. Да и вообще, речь идет только о боевых, а не о практических торпедах. А по сути, при испытаниях в автоклаве в трубопроводах к автомату глубины осталась вода. Она замерзла, образовалась пробка, которая и не пропустила воду к автомату глубины. Торпеды стремились на глубину, а на автомате — 0. Потому и воткнулись в грунт. Имея положительную плавучесть, могут всплыть. Сейчас, наверное, плавают. Организуйте поиск. Возможно — найдете. Я обратил внимание, у вас магниевую заглушку смазывают тавотом. Таять ей долго. Ищите, только с учетом ветра.

Шаденков, ни слова не говоря, направился к командующему флотилией. Каяться и просить организовать поиск торпед. Помню, что одну торпеду нашли. А со второй получилось не все ладно. Тральщик, обнаруживший торпеду, торопился домой, решил не вызывать торпедолов, а поднять торпеду самостоятельно. Проехал по ней винтами — и нет торпеды. Сначала решили все это дело скрыть. Но у нас тайн не бывает. Все становится известным. Так я стал узнавать морскую жизнь торпед. И восстанавливать их авторитет.

О торпеде нужно знать все. От изготовления на заводе до умения организовать поиск и подъем на торпедолов после практической стрельбы. Плюс всю бухгалтерию, которая давно и основательно проникла во все поры. Морскую часть жизни торпед я знал неважно. Только в Управлении и начали командировать меня на корабли, чтобы был свой глаз. Помогли здесь мне основательно мастера торпедного удара из отдела боевой подготовки. «Ларион, хочешь в море? Работаем кислородной. Лодка с Улисса. Можешь „сверху“ на торпедолове, можешь на лодке», — спросил меня Толя Рютин, сын хакасского народа. Он курировал эксплуатацию торпедного оружия на всех подводных лодках Тихоокеанского флота. Из старших помощников, из Улисса. Говорил на сленге эскадры: «Тогда собирайся, орелик. Выход в море в 18.00. Там и встретимся», — он почему-то при этом улыбался, открыв рот и вытянув язык. Одновременно превращая глаза в пару щелей. — Поморячим? Надводники тоже приобщали к стрельбам. То СЭТ–40 залпом, то СЭТ–65. Станислав Петров приветствовал мои морские вояжи и требовал подробных докладов о действиях командиров при торпедной атаке, торпедных расчетов. Естественно, участия в анализе результатов выстрелов. Так что вскоре этот отрезок эксплуатации я освоил. Хотя говорить «освоил» всегда нужно с осторожностью.

Когда сидишь «выше», дальше и больше видишь. Кресло делает из тебя человека государственного. Начинаешь соображать, что бы сделать полезного для службы. Ну и от подчиненных требуешь рачительного отношения к делу. А с кем работать приходится? Сам знаешь, на смену нам на арсеналы стали приходить офицеры, списанные с кораблей. Помнится один такой деятель по фамилии Кибец. Утопил торпедоболванку у пирса и был немедленно назначен в арсенал в отдел хранения торпед. Топить здесь, кажется, нечего. Кибеца звали Яшей, был он капитан-лейтенантом и явился к главному инженеру Федору Моисеевичу Шпильному сдавать на допуск к самостоятельному управлению своим складом: «Яша, — спросил его Федор, — расскажи мне все, что ты знаешь про торпеду СЭТ–53М». Яша побледнел. В кабинете находился еще Коля Ковальчук из торпедного отдела. Знал он ранее где-то Яшу Кибеца, потому и встрял в беседу: «Федор Моисеевич! Нельзя Яше задавать такие сложные вопросы. Скажи, Яша, какие торпеды у тебя в хранилище на стеллажах лежат?» Яша побледнел еще больше. «Двести… тридцать… пять! (торпед такого шифра не существует)», — схватился за сердце и начал медленно оседать. — «Яша, попей водички, может врача вызвать?» Решили, что вопросов больше задавать не следует. Еще кондрашка хватит. Пусть служит.