Такова торпедная жизнь

Как-то на ЭМ «Порывистый» при снаряжении торпед СЭТ–53 запальной принадлежностью произошел хлопок газов в аккумуляторном отделении боевой торпеды. Всем было известно, что для организации такого «аттракциона» нужно месяца полтора не вентилировать аккумуляторное отделение торпеды, а затем «специально» использовать для замера сопротивления изоляции зарядного отделения мегомметр не на 100 вольт, а на 500. Тогда небольшая искра на первичном реле усилителя неконтактного взрывателя подорвет небольшой объем горючей смеси. Однако заместитель начальника МТУ Тихоокеанского флота Вадим Михайлович Андреев командировал меня на эскадренный миноносец: «Здесь вроде все ясно. Два нарушения инструкций. А вдруг изобрели новый способ подрыва? Разберитесь. Завтра доложите». Прибыл в Стрелок. Причина сразу же подтвердилась. Торпеду не вентилировали со дня убытия в отпуск командира БЧ–3, а мегомметр на 500 вольт мне предъявили с видом святых в качестве вещественного доказательства своей невиновности. Временно исполняющий обязанности флагминского минера Олег Шипко, уяснив суть дела, был в панике: «Если ты завтра доложишь, что виноват я, прощай моя карьера. Отпускали на Классы, теперь не пустят. Все пропало. Жена уже уехала в Ленинград». Он принес бутылку спирта, пару таранек. Мы разместились в каюте для коррекции вкуса напитка и начали знакомиться. Немного выпили. Разговор не клеился. Тогда он достал из портфеля глиняную бутылочку рижского бальзама, которую, конечно, берег для более торжественного случая, но сейчас принес в жертву мне, проверяющему из Управы. Видя его не придуманное горе и откровенную надежду на чудо — бальзам — мне стало жалко бедного Олега. Слава Богу, хлопок был умеренным. «Хочешь, я тебе покажу, как все было?» — «Ради Бога, не надо». — «Что так?» — «Знаю одного любопытного „бычка“ с миноносца. Однажды при проверке цепей стрельбы на „проворачивании механизмов“ он чем-то отвлекся, и его матрос без доклада и спроса оттянул рукоятку производства залпа. Боевая торпеда вылетела за борт. „Ты что сделал! Покажи!“ — вскричал он. Матрос показал. И вторая боевая торпеда вылетела за борт. Потому я предпочитаю в этих случаях быть нелюбопытным. Кстати, это были парогазовые торпеды. Скажу по секрету, торпеду СЭТ–53 ухитрились выстрелить на бетонный пирс. Выдержала и такое обращение. Не торпеда — бревно. Но мы настойчиво пытаемся ее подорвать». Я сказал это, и в голове родилась мысль, как спасти бедного Олега. Но я решил подождать радовать его до утра. Утро вечера мудренее. Утром я спросил: «К кому идем — командиру корабля или флагмину дивизии?» — «Давай к флагмину дивизии капитану 3-го ранга Бушуеву Владимиру Ивановичу». — «Мне все равно». Бушуев, опытный флагмин все знал, включая о вечернем междусобойчике: «Мне все ясно. Скажи, репрессии последуют?» — Он беспокоился и о себе. — «Не знаю, — говорю ему — о репрессиях, но я доклад хочу перевести в другую плоскость. Нам нужно перестать лазить в горловины запальных устройств с мегомметрами. Нужно ввести контрольный патрон с лампочкой. Вставил — не горит — снаряжай. Иначе мы сами пытаемся подорвать гремучую смесь». Бушуев сразу все понял и оживился: тут можно из «непробиваемых» в мыслители. «Я вас поддержу. Поддержу сейчас же». Пока я возвращался во Владивосток, Андреев уже был в курсе дела: «Пишите бумагу в УПВ. Я подпишу». Я взмолился: «Вадим Михайлович! Меня срочно в отпуск выгоняют. Вчера еще не отпускали, а завтра уже пойдет счет дням. Лечу в Ленинград. Зайду на „Двигатель“ к военпредам. Все доложу» Андреев тоже куда-то спешил, поэтому неожиданно согласился.

Через неделю я сидел в кабинете руководителя военной приемки Владимира Федоровича Сущенко, и мы вели разговор. Предложение об укомплектовании корабельного ящика специальным контрольным патроном было принято без возражений. Я тогда решил от встречи выбрать по максимуму и начал перечислять недостатки практической торпеды:

— Если не включить на торпеде перед выстрелом переключатель режимов, то торпеда всплывет в точке залпа и у нее сгорит умформер. Зачем ему сгорать? Вещь не дешевая, в ЗИПе их не много.

— Пусть сгорает. Не будете допускать ошибок. Иначе у вас все торпеды будут всплывать в точке залпа, но все будет «шито-крыто» и «тип-топ», ведь вы перестреливать не будете. — «А он прав», — подумал я и выложил «главное»:

— Воздух возим в торпеде. Можно было бы сделать ее покороче.

— Возим не воздух, а резервные места для проведения модернизации. Придет время — узнаете. Торпеда с серебряно-цинковой батареей на подходе. Там еще что-нибудь придумаем.

Опять мимо. Я загорячился и перевел разговор на этиленгликоль, где позиции Сущенко казались мне шаткими.

— Работаем. В СЭТ–53М этиленгликоля не будет. И здесь вопрос решаем. Нужно будет заложить на длительное хранение несколько приемных устройств с различными наполнителями. Программу скоро вышлем.

— Понял. Владимир Федорович, а почему торпеда называется СЭТ–53, если принята она на вооружение в 1958 г. Быть бы ей СЭТ–58. Ведь раньше были ЭТ–46, САЭТ–50, ЭТ–56.