Такова торпедная жизнь

На следующий день комиссия в полном составе прощалась с Глебом Ивановичем. Речей не было. Но внутренние монологи были. Вот Тютин с Лаврищевым, смахивая слезы, обещают заставить эту торпеду «ходить». Петр Колядин подошел ко мне: «Не волнуйся, Герман, мы все, вся военная приемка поможем тебе на полигоне. Я лично приеду». Я кивнул ему с благодарностью и корил себя: «Зря я вчера упирался как бык в забор. Нужно было помягче говорить с Глебом». В стороне Радий Васильвич говорил Акопову: «Слушай. Грант, ты знаешь, на флоте я бываю редко. Чаще на полигонах, в Феодосии, в Пржевальске. Здесь как на фронте. Внутреннее напряжение даже в отсутствие практических стрельб. И даже вот настоящие потери. Глеб переживал за торпеду. А ты мне вчера говорил о Главных конструкторах, что неправильно назначаю, еще что-то о патриотизме. Все-таки крупных ошибок в назначении я не допускаю, вероятно, раз они так радеют за дело?» Грант промолчал.

Вечером Акопов последний раз собрал комиссию и повторил:

— Работа только начинается. На полигоне. Возглавит работу мой личный представитель — капитан 1-го ранга Лебедев Герман Александрович. Таких полномочий, какие будут у него, я никому никогда не давал. Будет подписан специальный приказ Бутова по составу комиссии. Заместителями Лебедева, я думаю, будут Котькин Павел Николаевич и Колядин Петр Кузьмич. Они и сидели все время рядом. Работу на полигоне начать через трое суток…

Тогда двух месяцев хватило. В августе на Северном флоте было испытано пять доработанных торпед 65–76 с больших глубин на полную дальность. Все они прошли без замечаний. На стрельбы приехал Исаков. Крутой поворот к флоту им был сделан.

Через год мы встретились на очередном аврале. На том, который предсказал Акопов. Ввод данных стрельбы на головной подводной лодке третьего поколения в универсальные торпеды УСЭТ–80 с требуемой надежностью не обеспечивался, что вскрылось на заводских испытаниях. Цифровой автомат торпеды не разбирал, что в него «сыпали» перед выстрелом. Как тогда шутил Юра Митяков, представитель Минно-торпедного института, специалист по системам предстартовой подготовки подводного оружия: «Мы ей про Манчестер, а она нам про Ливерпуль». Но было не до шуток, положение стало критическим. Оркестры заучивали бравурные марши, спичрайтеры оттачивали непреклонные фразы в речь угасающему вождю, на тужурках и пиджаках подыскивались свободные места для наград. Исакову дали месяц сроку. Либо — либо. Оказалось, что за месяц можно сделать то, над чем бесплодно суетились годы. Дамоклов меч не обрушился.

Ввод данных стал единым для ракетчиков и торпедистов. Но на сей раз с сердцем было плохо у Радия Васильевича. Его ближнее окружение — настоящие асы, сделали, казалось, невозможное. И это что-то перевернуло в Исакове. А впереди были лодки третьего поколения с торпедными аппаратами калибра 65 см. Тогда-то Исаков лично занялся контролем за ходом разработки торпеды ДСТ на замену перекисно-водородной «толстушки». Главным конструктором торпеды ДСТ он назначил Леонида Михайловича Жукова, молодого, но опытного двигателиста. Основной проблемой было изготовление материальной части, основным препятствием — Главк. Но мы забежали вперед…

С моим переводом в Москву заместителем к Акопову в 1981 году встречи с Радием Васильевичем стали почти регулярными. Его частенько приглашали в Главк то на согласование тематического плана института, то на согласование с УПВ рассмотрения хода работ по какой-либо теме. Иногда он наведывался к нам с просьбой о переносе сроков выполнения НИР или ОКР. Обычно он приезжал утренней «Красной стрелой» и частенько выглядел уставшим и невыспавшимся. Это означало, что ночь напролет в поезде состоялось состязание двух «акынов» — Радия Васильевича и главного технолога НПО Александра Алексеевича Зыкова на темы Александра Сергеевича Пушкина или Сергея Есенина. Они брали купе СВ и не могли просидеть молча больше одной минуты. Если один начинал чтение наизусть «Евгения Онегина», второй внимательно отслеживал правильность изложения и, заметив меленькую неточность, всеми подручными средствами закрывал рот говорящему, чтобы уже самому продолжить чтение. Теперь проигравший начинал внимательно контролировать лидера — и так до утра. Они оба любили Пушкина, и у них у обоих была феноменальная память. Исаков знал по имени-отчеству почти всех сотрудников института, их семейное положение и тайны.

Посещение Главка, как правило, не поднимало у Исакова настроения, как, впрочем, и визиты комиссий Главка в НПО. Он мне говорил такие вещи, которые приводили меня в шок: «Ты знаешь, во что нам обходятся эти визиты? Гостиница, холодильник, белые рубашки, театры, обратные билеты. Впрочем, это стало системой почти у всех. Вот почему я добиваюсь „академика“. Я бы тогда дал этому отпор». Я согласно кивал головой, хотя не думал, что Главку академик будет не по зубам. Корпорация бюрократов казалась всесильной…