Такова торпедная жизнь

Однажды во Владивосток прилетел в творческую командировку поэт Евгений Евтушенко. Монкевич сумел как-то заловить его и пригласить в арсенал. Как вышел он на поэта, остается большой загадкой. У замполита вначале приглашение не вызвало энтузиазма: «Зачем нам нужен этот кающийся диссидент?» Но, выяснив, что визит планируется завершить в кабинете начальника арсенала и что для этого дела уже выделены средства по статье «Срочное выполнение особого задания» двум молодым лейтенантам, стал горячим сторонником мероприятия. Для соблюдения режима секретности поэта провели в цех парогазовых торпед, где из фиумских хвостов вытряхивали цветной металл, и обеспечили демонстрацию народного интереса. Поэт сначала равнодушно слушал, потом вдохновенно прочитал стихотворение. Начальник цеха майор Григорий Кудаков из старых кронштадтцев, фамилию которого было принято произносить с другой буквы, говорил: «Ну что вы его привели машинное масло нюхать, вели бы сразу кальманара кушать». Гриша не любил кальмаров, называл их кальманарами, но уже знал, что они в меню предусмотрены и закуплены. Столом занимались два «отличившихся» молодых лейтенанта из ленинградской Корабелки, обладающих интеллигентными замашками. Они приобрели коньяк, индейку, рыбу, кальмаров. Все приготовили на кухне ближайшего детского садика и доставили на место действия. Естественно, питие было усилено графином «Рашен шиллз» собственного разлива, без наклейки. Причем, рекомендации великого Менделеева по части крепости напитка были откорректированы в сторону существенного усиления. Молодые офицеры пребывали в состоянии блаженства от предстоящей встречи с «самим Евтушенко» за одним столом. Настало время заходить в кабинет. На входе встал замполит. Он только что освежил в памяти высказывания вождя мирового пролетариата по вопросам партийной организации и партийной литературы и был готов дать отпор любым диссидентским проискам. Командир и поэт вошли, естественно, без препон. Затем замполит загородил вход своим телом и всех остальных стал внимательно осматривать и приговаривать: «Твердый искровец, заходи! Твердый искровец, заходи!» Когда очередь заходить подошла молодым лейтенантам, он решительно отодвинул их в сторону: «А вам еще рано окончательно разлагаться у этого диссидента».

За столом после первой началась дискуссия. Поэт жаловался:

— Партия нас давит! У нас шея 42-го размера, а рубашки дают 39-го.

Замполит твердо отстаивал партийные позиции в литературе. По игре — ничья.

— Я вас понял, что вы за Советы, но без коммунистов.

— Партийно целую вас, — поэт захмелел, потом что-то прочитал.

Торпедисты давно уже говорили о торпедах. Далее перешли на «Рашен шиллз». Поэт попробовал. Крякнул: «Мощная вещь». Посещение арсенала не вдохновило поэта на поэму о торпедистах и о Монкевиче. Однако он где-то может быть и вставил о нас пару строк, но я не читал. В общем, это был на нашем старинном жаргоне «колоссальный шмат». Торпедисты и Евтушенко.

Так вот, в условиях частой смены командиров вопрос продвижения по службе усложняется. Тем более, когда у командиров есть свои личные проблемы и хобби. Хорошо, что установлены определенные сроки пребывания в должностях! Иначе сидеть бы на них таким, как я, до скончания века. Не люблю я просить чего-то для себя. Вот показать, чего я стою — могу. Как торпедист.