Такси!

– Я навещу ее завтра. – Меня грызло чувство вины. Столько времени почти не вспоминала Винни или вспоминала только в связи с собственными проблемами – то она хорошая подруга, то не очень, то злит меня и выводит из себя… А ведь всего несколько дней назад она помогала мне волочь бесчувственного Джонни из машины на седьмой этаж. Кашляла как заведенная, дышала с присвистом, а я… Может, это именно из-за того случая она теперь в больнице. Больница… Лабиринтофобия…

– Странно, что ты до сих пор у нее не была. – Глаза Пола слегка сузились при этих словах.

– А откуда мне было знать, что она там? Я что, телепат?

– Да, верно. – Он шмыгнул носом и взял свою чашку. – У меня трое детей, и всем им не хватает матери. Некогда обзванивать всех и каждого.

– Извини, Пол. Конечно, у тебя есть заботы поважнее. Вам всем сейчас очень трудно. – Я ненавидела его безволие, его нежелание общаться со мной. Ненавидела его высокие моральные устои и грязную футболку. И – как теперь было очевидно – Пол тоже ненавидел меня.

– Только не вздумай грузить ее своими проблемами. – В его голосе звенела ярость. – Ей все силы нужно сосредоточить на выздоровлении.

Этот кусок дерьма, похоже, возомнил, будто видит меня насквозь, – ну так он ошибался. Мне важна была Винни. Чтобы больше не смотреть на Пола, я глотнула чай – он оказался с сахаром. Я обернулась к Сандре и попыталась изобразить сердечную улыбку:

– Прекрасный чай, Сандра. Облокотившись о подоконник, она с отсутствующим видом теребила косички.

Мысли разбегались, и я не знала, куда податься. Не будь так поздно – рванула бы к Винни. Мурашки бежали по коже, когда я представляла ее в больнице, одинокую, испуганную. А заброшенная бедняжка Сандра, которая нянчится с сестрой и братом, пока папочка сидит и жалеет себя! Невозможно было забыть, как она выглядывала из окна – будто надеялась, что вот-вот из-за угла вырулит сияющая мамина машина. И еще я думала о залитом слезами лице Эми в свете костра, о Джонни со свежими синяками и старыми шрамами, о Стефе с покрасневшими глазами, кусающем пальцы, и о Джоэле на пассажирском сиденье «мерседеса».

Черт! – машину подбросило на выбоине, я очнулась и сообразила, что понятия не имею ни где нахожусь, ни куда направляюсь. Я рулила на автопилоте, отключившись от окружающего мира. Возникло странное чувство – будто я вовсе не в Лондоне, а где-то в совершенно чужом краю…

Тут я засекла Пламстедское автобусное депо, и перед глазами тотчас нарисовалась карта.

Я ехала по Южной окружной; голова гудела, желудок бурлил. Включила радио, даже не проверяя, что там за станция, и стала подпевать Арете Франклин.

И сначала решила, что трезвон стоит у меня в голове или, возможно, в приемнике…

Но трезвонил красный мобильник.

– Катерина?

– Что?

– Это о Джоэле…

7

Пэкхем поглотила тьма. Пурпурная трава; деревья шепчутся на ветру, как злобные старухи. Опавшая листва и грязь чавкают под ногами. Парк не обнесен оградой и не заперт, как это обычно принято после заката. Он открыт и незащищен, это угодье полуночников-собаководов, бегунов и пьянчуг, бредущих по домам из пабов и ресторанов Ист-Далиджа. Мимо парка с нелепой быстротой проносятся автомобили. Надеюсь, их задержит полиция. На той неделе здесь останавливался цирк, и Пэкхем был полон музыки и детей. Я видела это, когда проезжала тут с пассажиром, – и сразу вспомнила прогулку с Ричардом и Дотти. Все, что осталось теперь, – бледно-желтые круги на траве недалеко от автостоянки да пара воздушных шаров, запутавшихся в ветвях деревьев.

Я хорошо знаю этот парк. Дом, где я жила до переезда в Бэлхем, находится неподалеку от главной дороги, всего в двух минутах ходьбы от того места, где я стояла сейчас. Из-за того, что парк открытый, всегда возникали проблемы. То и дело, выходя утром за газетой, я видела ленту, натянутую между деревьями, замечала полицейские машины и фургоны. Не то чтобы это было опасное место. Просто сюда удобно приезжать по ночам, если хочешь от чего-нибудь избавиться.

Я медленно шла по тропинке, освещенной уличными огнями, и видела, как мечутся по траве лучи карманных фонариков, время от времени выхватывая из темноты белую ленту, обвивающую стволы. Во мраке сновали люди, со всех сторон неслось щелканье и шипение полицейских раций, бормотание низких деловитых голосов, жужжание камер. Я насчитала на стоянке восемь полицейских машин, три фургона и одну карету «скорой помощи». Возле одного из фургонов с открытыми дверцами переговаривались люди в форме.

Возле парка ошивались зеваки. Молодая парочка, старуха, несколько собачников. Надеялись увидеть что-то страшное, но держались на почтительном расстоянии – не дай бог, еще в вуайеризме заподозрят. В нескольких ярдах от меня, под раскидистыми ветвями дуба, чернокожий парень с немецкой овчаркой разговаривал с полицейским. Тот что-то записывал. Голос у парня был громкий, возбужденный. Явно в восторге от того, что оказался в центре внимания. Даже не напрягая слух, я разбирала его слова: