Такси для ангела

Это стало правдой, стоило мне только переступить порог маленькой студии по записи фильмов — буйных пятидесятых и нежных шестидесятых. Она и впрямь была маленькой: метров восемнадцать, не больше. Компьютер, два телевизора и два видеомагнитофона, небольшой диванчик с валиками вместо подлокотников (буйные пятидесятые). И два легких кресла с поджарыми ногами и такой же поджарой спинкой (нежные шестидесятые). Стену украшали два плаката: один к фильму «Безумный Пьеро», другой — к фильму «На последнем дыхании». Оба названия, так легкомысленно оккупированные Годаром и Бельмондо, можно было смело отнести к самой Аглае.

Тем более что на столе, прикорнувшем возле окна, я увидела то, что никак не ожидала увидеть: небольшой, изысканный фонтанчик, живо напомнивший мне бамбуковые радости в ландшафте Дымбрыла Цыренжаповича. Желоб, наполнившись водой, перегнулся, а я вдруг вспомнила о том, что в последние несколько дней до нашего отлета из Москвы перестала слышать мерный стук метронома. Мерный стук в недосягаемом Аглаином кабинете.

— Забавная штучка, — сказала я молодому человеку в бейсболке. Козырьком назад.

— Забавная, — согласился козырек, пугающе похожий на Жан‑Пьера Лео из «Украденных поцелуев».

— Никогда такой не видела.

— Я тоже, — Жан‑Пьер улыбнулся мне так, как будто украл все поцелуи сразу. — Подарок одной нашей постоянной клиентки.

— Кстати, по поводу вашей постоянной клиентки… — Я вытащила из кармана ключ и осторожно положила его на стол перед Жан‑Пьером.

Он не удивился, он даже не стал задавать мне лишних вопросов. Он вынул из ящика шкатулку. Небольшую, но довольно изящную, сработанную под сандал шкатулку. Только и всего.

Но прежде чем открыть ее, я не удержалась и спросила:

— Простите, это не вы приносили цветы Аглае Канунниковой?

— А что? — Молодой человек поднял брови. — Разве в этом есть что‑то предосудительное?

— Нет, но…

— Одна ее поклонница меня об этом просила. Та самая, которая подарила фонтанчик… Она часто к нам приходит. Она любит старые фильмы.

— А вы?

— Я тоже. Я старомодный человек.

— Четыре букета желтых гвоздик?

Теперь Жан‑Пьер Лео, удачно сдублированный бейсболкой козырьком назад, удивился по‑настоящему.

— А вы откуда знаете?

Я ничего не ответила ему. Дрожа от нетерпения, я сунула ключ в шкатулку и вошла в Аглаин кабинет.

Там не было ничего, кроме одной‑единственной фотографии и сложенного вчетверо листка. Секунду поразмышляв, я начала с фотографии, быть может потому, что всеми силами пыталась оттянуть финал. И сразу же узнала часть оранжереи в доме Дымбрыла Цыренжаповича Улзутуева и кухонную дверь, распахнутую настежь. В проеме двери стояли Аглая и мужчина, лет на десять моложе ее самой. Мужчина обнимал Аглаю за плечи, а Аглая улыбалась. Я не очень‑то разбиралась в счастье, но, по‑моему, они были по‑настоящему счастливы.

На обороте стояла подпись: 1996 год. И больше ничего. Ни одного имени. Впрочем, когда люди счастливы, зачем им называть друг друга по именам?..

Зато письмо, которое я развернула секундой позже, начиналось с имени.

И это было мое имя.

«Алиса!

Если вы держите это в руках, значит, вы молодец. И я не зря взяла вас на работу. Жаль, что мы так мало были вместе и так мало узнали друг друга. Мне нужен был такой человек, как вы. Да что там, само небо послало мне вас! Сам господь бог, в свободное от работы время курирующий мерзопакостный журнальчик «Роад Муви»… Да, мне нужен был такой человек. Человек, влюбленный в «Украденные поцелуи». Человек, который поможет мне обставить мой уход.

Уход. Звучит сентиментально, не так ли?..

Простите меня за то, что я использовала вас вслепую, но посвящать вас во все это, значит, заново переживать собственную беспомощность и собственную пустоту.

Все дело в том, что я не могу больше писать.