Такси для ангела

Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила:

— Где вы познакомились?

Он несказанно оживился. Но еще больше оживилась малосимпатичная мне область райнеровского таза. Райнер — совершенно непроизвольно — повилял бедрами и заискивающим голосом произнес:

— О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже несколько лет живет в России, изучает инвестиционный климат… У него много друзей среди богемы — актеры, музыканты, журналисты. Два дня назад он пригласил меня на вечеринку. Годовщина какого‑то журнала. Там мы познакомились… И Дарья пригласила меня на кофе…

Зиппер Райнера заскрипел, а поясной ремень щелкнул языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно было его выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми снабдило нас с Аглаей это чмо? Интересно, когда у него развязался язык — до кофе или после койки?

— А вы знакомы с ней? — В голосе немца сквозило жгучее любопытство.

— Знакомы.

Сейчас он наверняка скажет: «Надо же, как тесен мир!»

— Надо же, как тесен мир! — промурлыкал Райнер. — Ну, вы больше не дуетесь?

Я не дулась, но в Музей детектива мы так и не пошли.

…Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру Аглаи, был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед ним на корточки и заглянула внутрь. Из пакета торчали головки желтых гвоздик. Их было безвкусно много — я насчитала не меньше четырех десятков. Какой‑то сумасшедший поклонник, не иначе. И то, что цветы у двери, легко объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто не ходит. А с парламентерами из жэка и «Мосэнерго», как правило, веду переговоры я. На меня никто не пялится и не просит оставить автограф на счете за свет.

Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.

Я спустилась к консьержке, и она сообщила мне, что цветы действительно принесены Аглае; что принес их парнишка в «шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу ты, черт»; что содержимое пакета проверено, взрывчатки не обнаружено и мин нет.

И передайте привет нашей писательнице, она такая талантливая, такая талантливая, мы все ждем ее новую книгу!..

Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь — я обнаружила это уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить в две вазы (в одну они не помещались). Это не слишком мне понравилось, это не соответствовало правилам — ведь количество цветов в букете должно быть нечетным.

Даже такое — сорок восемь!

Не сорок семь и не сорок девять — сорок восемь! Делится на две вазы без остатка — в любых возможных вариантах. А может быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я ведь до сих пор не знаю ни месяца, ни дня ее рождения… Ей исполнилось сорок восемь, и кто‑то поздравил ее таким оригинальным способом.

Очень оригинальным: нечетное число — для живых, четное — для мертв…

Один цветок все‑таки лишний.

Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет на свои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом от цветов в зубах отправилась на лежанку.

А через несколько минут на кухне появилась Аглая.

— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув на гвоздики. — У вас появился поклонник?

— У вас. Эти цветы — ваши.

— Сомневаюсь.

В эту же секунду я тоже засомневалась. Я посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном «Красная Москва» и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.

— Ну не выбрасывать же, — протянула я.

— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя.

Остаток дня я провела в окружении гвоздик.

Из‑за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из‑за них я прочно застряла на термине «рогами шевелить» и плотно примыкающему к нему словосочетанию «рогач беспредельный», которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.

Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…

Стоп.

Записка все‑таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом «ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ». Дорого бы я дала за то, чтобы одно‑единственное послание из этой папки никогда не приходило.

Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой:

«БОЙСЯ ЦВЕТОВ,СУКА!»

Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольно красноречивое четное число.