Таксидермист

– А как вы себе это представляете? Как государство могло бы функционировать, если бы каждый говорил, что ему бог на душу положит? Люди должны ощущать, что их жертвы имеют смысл. Они страдают, голодают, боятся, но ради того, чтобы последующие поколения жили в раю. Они должны осознавать, что строят коммунизм. На что им ваша правда? Вы скажете им, что все их труды, все их самопожертвование стоят не больше, чем моя изнурительная работа на золотых рудниках? Перевозка глины с места на место лишь затем, чтобы кто-то набил мошну золотом? И как им тогда жить? Какой в том будет смысл? Ведь они все равно не взбунтуются, поскольку уже не смогут, да и армия их в любом случае сотрет с лица земли. Впрочем, вам просто не поверят. Им столько лет вбивали в голову, что они живут в лучшем государстве мира – и что теперь? Они должны признать, что все это ложь? Они даже не будут знать, как жить, во что верить, в какую сторону обратить взгляд. И потому, дорогой мой друг, правда – антигосударственная. Именно потому таких, как я, которые знают правду, обретают к ней вкус и заражают этой своей прокля́той правдой других, изолируют будто прокаженных и вывозят в тайгу, чтобы они там сдохли.

– Ну хорошо. Вы рассказываете весьма убедительно, аж дрожь берет. Я сам начал задумываться, не сошел ли с ума. Когда буря прекратится, вы сами поймете, что все это лишь игра вашего воображения. Вы пролетите на вертолете около ста километров. Попроси`те, чтобы вас не клали на носилки, а разрешили смотреть в окно. Вы не увидите не только сотен лагерей, но даже одного-единственного. Ничего – лишь снег и тайга, иногда одинокое стадо оленей или стая волков. А потом вы увидите Уйгурск. Как, по-вашему, выглядит сибирский городок?

– Здесь нет никакого Уйгурска. Есть только Юрьевка, станция на этапе. Дыра. Что значит – как выглядит? Бараки, совхоз, железнодорожная станция, четырехэтажные блочные дома, крытые шифером, магазин, столовая, казармы, проволока, тюрьма, сам пересыльный лагерь, который выглядит, как положено лагерю: бараки, вышки, повсюду заборы из колючей проволоки, прожекторы, железнодорожная ветка – все ржавое и старое. Летом все тонет в грязи, зимой в снегу. Есть еще почта, а как же! Еще какие-то развалюхи, наполовину заросшие тайгой, мусор, горы мусора, пустые бочки. Все как обычно.

– Какое-нибудь кино? Гостиница, ресторан?

– Вы что, с ума сошли? Какая еще, мать вашу, гостиница? Зачем, для кого?

– Гостиница? Ну, для приезжих, туристов…

– Туристы, Андрей Степанович, в Юрьевке живут в бараках и спят на трехэтажных нарах. А на экскурсии они отправляются в такие места, как мой лагерь. На лесоповал, на угольные шахты, золотые и урановые рудники, на строительство дорог. Гостиница им ни к чему. Они в любом случае едут сюда умирать.

– Ладно, оставим эти ваши лагеря. Займемся ими позже. Логика, Иван Иванович. Логика и экономика. Кто бы захотел жить в таком месте, как эта самая Юрьевка?

– Что значит – захотел? А чего они могут хотеть? Что им еще остается? Часть – работники совхоза, которые никуда не поедут, поскольку у них нет паспортов, впрочем, их и не пустят, никто им маршрутку не подпишет… А остальные – вольняшки по контракту, сидят и считают дни, рубли, северные надбавки. Посчитают и уедут. И еще ссыльные. После лагерей, без разрешения селиться в центральных республиках. Им нельзя никуда уезжать, да и сил уже не остается… Вот и сидят в Юрьевке.

– А на что они живут?

– По-разному – работают в совхозе или всё так же на рудниках, но уже как вольные. Чуть полегче и какие-то деньги платят. Можно что-то в магазине покупать, спирт гонят. Как-то живут. Все лучше, чем не жить.

– Вы постоянно твердите, что кто-то не пустит, не разрешит, не подпишет… Кто?

– Ну… власти, партия…

– Партия? Какая партия?

– Как это, какая? Есть только одна партия. КПСС.

– Так вот, нет такой партии. Впрочем, это неважно. Каким образом, по-вашему, некая партия может кого-то арестовать, убить, заставить жить в каком-то определенном месте? Допустим, пришли бы ко мне из этой партии и сказали: «Андрей Степанович, нельзя читать Пушкина». Или: «Нельзя читать Лема». Или: «Нельзя слушать „Битлз“, потому что нам так нравится. Поедете в наказание в Плетовку и будете рубить лес». А я им в ответ – вон. И звоню в охрану, говорю, так, мол, и так, выпроводите этих господ. Ну и что они мне сделают?

– Что вы несете? Партия – это же власть…

– Она у власти? Еще лучше. Значит, как только их вышвырнут, звоню в оппозиционную партию и устраиваю скандал. А потом в газеты.

– Да вы что, свихнулись, Андрей Степанович?

– Это вы свихнулись. Я лишь пытаюсь доказать, какую чушь вы несете. Общество – это, Иван Иванович, состояние динамического равновесия. Кажущаяся неподвижность, в которой дремлют могущественные силы. Одна сила не может получить перевес – иначе опрокинется вся система. Все ведут себя осмотрительно. Именно потому существуют права человека и свобода личности. Даже до революции, в царские времена, власти не могли делать что угодно, хотя, естественно, это была деспотия.