Таксидермист

При всей своей выразительной мимике Энджи – из тех редких людей, которые не могут заставить себя произнести ругательство или непристойность. И от других она этого тоже не терпит. Однажды к нам пришел сантехник прочистить слив, и каждое второе слово у него состояло из трех букв – чаще всего начиналось на X и рифмовалось с «дуй». Энджи пристыдила его так, что он отредактировал вокабуляр и без этих обильных, хоть и немногочисленных определений, оказался практически немым. Но Энджи вовсе не сухарь. Просто она принципиальна и весьма бестрепетна, а такое сочетание очаровывает и подкупает меня.

– Я полагаю, ты возьмешь с него не только за готовое изделие, но и за каждую переделку.

– Вряд ли. – Энджи прищурилась. – Он дает мне самые смутные указания, чертит на салфеточках от кексов и хочет, чтобы я читала его мысли. Я пытаюсь позвонить, поговорить, обсудить, что и как, показать эскизы, но он слишком занят, блиц, планированием своего кхмерского спиритуального «взлетного» путешествия в Ангкор-Ват. Потом, к назначенному им сроку, я приношу готовую вещь, а он говорит, что я все сделала не так. А про то, сколько времени убьешь, пока выжмешь из Питера чек, я уже молчу.

– Так чего же ты на него работаешь? У тебя и без него куча клиентов, а сейчас напряженный предпраздничный период.

– Два слова, Гарт: принцесса Мадлен. – Ее усмешка натянулась, глаза сверкнули. – Серьги, сделанные Энджи, носят царственные особы.

Я пожал плечами:

– Да, но Мокано – это даже не страна, это княжество, боже мой.

Я вытер руки тряпкой и отступил на шаг – окинуть Фредовы челюсти критическим взглядом. И склонился перед готовым продуктом.

– Привет тебе, принцесса Мокано! Салют, виконт де Паго-Паго! Поклон, министр финансов Уолла-Уолла!

– Гарт, минут десять назад ты говорил, что сваришь кофе. – Энджи вздохнула, сморщила лоб, на половине лица зародилась улыбка. – Так как насчет этого, мой сладкий?

Я пожал плечами перед Фредом.

– Хотите кофе, маркиз де Фред? Ах да, верно, от него вы, львы, не можете ночью уснуть.

Где-то у меня за спиной Энджи тяжко вздохнула.

Я вылез из своей каморки в гостиную, которая у нас также и кухня, или вроде того. Мы живем в такой замшелой нью-йоркской квартире, которые люди воспевают, не представляя, как там сквозит и сколько там закоулков. Помните кафе-мороженые, где старшеклассницы в носочках с рюшами хлебали солодовые молочные коктейли и млели под сорокапятки Диона[15] в музыкальном автомате? Нет, не как в дурацких декорациях «Счастливых деньков»,[16] постарше – те кафе похожи на древние бары с длинной мраморной стойкой, полом в черно-белую клетку и кабинками у окна. Вот это и есть наша квартира. Мы спим там, где раньше была кладовка, зал со стойкой – наша кухня/столовая, а в кабинке у окна мы и едим. Пространство в середине, где мы с Энджи чуть не надорвались, отдирая ветхую черно-белую плитку, оставлено под громадную коллекцию чучел и кое-какую мягкую мебель, приобретенную на Парк-авеню. Не в магазине на Парк-авеню, а прямо на улице – туда выходят на охоту все, кому хочется настоящую мебель (а не «икеевские» авангардные конструкции для акробатов) но без сопровождающих ценников.

Время от времени в хорошую погоду мы объезжаем Парк-авеню, может, Грамерси-Парк или улицы в начале второго десятка вокруг Пятой, высматривая выброшенную мебель – на замену старой или в пополнение команды. Нам довольно часто везет – особенно в воскресные вечера, когда коменданты домов выносят вещи на тротуар для ранних мусорщиков понедельника. Тут вам никаких зассанных кошками диванов. Тут – первосортные отбросы тех, кто покупает новую мебель каждый год, чтобы разогнать скуку благотворительных балов. (Многим комендантам в домах с привратниками достается изысканной мебели больше, чем они могут расставить у себя или раздать.)

За стойкой тянется ряд встроенных контейнеров из нержавеющей стали – когда-то в них держали мороженое и наполнители. Теперь там хранятся кофе, сахар, печенье, крекеры и прочее. А там, где предположительно стоял миксер, у нас кофемолка и кофеварка. Я зачерпнул, смолол, засыпал, залил, потом зацепил две кружки из сорока с лишним, что выстроились у нас перед огромным мутным зеркалом. Зачем так много кружек? Спросите у тех, кто думает, что кружка – лучший подарок.

– Какой-то парень заходил, спрашивал тебя сегодня, – крикнула Энджи. – Забыла сказать.

– Кто?

– Сказал, заглянет еще. Сказал, старый друг. Как-то мне это не понравилось.

– Как он выглядел?

– Твидовый костюм, короткая стрижка. Какой-то прохвост, это уж точно.

Словесный портрет не говорил ни о чем, но тут заговорил автоответчик – кто-то позвонил.

– Вы позвонили в прокатную фирму «Зверье Карсона». Оставьте сообщение, и мы вам перезвоним. Спасибо. Биип.

– Алло, это Джанин Уилсон из «Уорнер Бразерс», мы тут снимаем в Бруклине? У нас небольшая накладка, и я думала?…

Дамочка в беде и с глубокими карманами? Я снял трубку.

– Извините, я только что вошел. Гарт Карсон. Чем могу служить?

– Здрасьте. Мы тут снимаем в Парк-Слоуп и у нас там сцена в охотничьем магазине. У вас прокат чучел, так?