Таксидермист

– Ага. Давайте угадаю: вам нужен медведь на задних лапах, оленья голова, и кабанья, наверное, тоже, и еще кое-что посадить на прилавок – вроде бобра, выдры или росомахи?

– Э-э, да, знаете, что-то вроде того, чтоб похоже на охотничий магазин?

– Стоимость проката варьируется от больших чучел к средним и мелким. Целые чучела, вроде медведя на задних лапах или марлина, – большие, идут по 250 долларов. Большинство голов и рыба короче четырех футов – средние, по сто. Белки, ласки, птицы и все такое – мелкие, по пятьдесят. Сдаем на день (или часть оного) или на неделю, больше пяти дней – неделя. Можете сказать мне точно, что вам нужно или я сам составлю набор? Тогда просто скажите, сколько из какой категории вам нужно.

– Штука в том, нам это нужно как бы прямо сейчас. У вас есть доставка?

Я начал расстегивать халат.

– Доставка в пределах пяти районов[17] включается в стоимость заказа дороже двухсот пятидесяти. Но если доставка сегодня же, берем десятипроцентную надбавку за первый день.

– Как скажете. Может, по два каждой категории?

– Пожелания? Млекопитающие, рыбы, птицы? Всех понемногу?

– Всех понемногу.

– Сколько дней? – Мой карандаш завис над блокнотом.

– Не зна. Скажем, неделя.

Ух ты! 2500 + 1000 + 500 + доплата = четыре куска с мелочью.

– Адрес?

Через несколько минут я принес Энджи кофе.

– Пасиб. – Она подалась от верстака, сдвинула очки на лоб и приняла кружку. – Есть работа?

– «Уорнер Бразерс» в Бруклине, Парк-Слоуп.

Я проглотил кофе и пошел в кладовку за одеялами и пенопластовыми колодками.

– Сколько штук?

– Шесть. По паре каждых, на неделю.

– Неплохо! – Энджи чокнулась своей кружкой с воздухом. – С жуткой надбавкой, не меньше.

– Еще бы. Поможешь?

– Конечно.

Минут через сорок мы загрузили в трейлер медведя-барибала на дыбах – загрузили лежа: на спине на пенопластовой постели и под одеялом, будто укрытого на ночь. В одной постели с мишкой оказался целый злющий кабан. В природе кабаны охотятся на змей, так что я всегда привожу и чучело змеи, чтобы сунуть кабану в пасть – это без доплаты. На заднем сиденье «линкольна» лежали упакованные в одеяла голова козла, барракуда, спаренная белка и настенный фазан.

Энджи отряхнула с рубашки пух от одеял.

– Готов. Через часок вернешься?

– Нет. Я ему помешаю. – К нам неторопливо шагал человек в твиде.

Меня будто слегка оглоушило. Ну знаете, слегка – как если бы я в грозу стоял на шпиле замка со стальным прутом в руке. Слов у меня не нашлось, так что твидовый обернулся к Энджи.

– Привет. – И протянул руку. – Звать меня Николас. Николас… – Он бросил на меня хитрый взгляд. – …Палинич. Мы с Гартом старые знакомые. Друзья детства.

Энджи мое потрясение заметила, но протянутую руку любезно пожала.

– Здравствуйте. Я Энджи. Вам придется извинить Гарта, он как раз уезжает…

– А ты все с дохлыми зверюшками. – Палинич окинул взглядом заднее сиденье машины, и встретившись глазами со мной, покивал. – Ты никогда не был особым говоруном, а, Гарт?

– Привет, Ник, – наконец выдавил я. – Где ты был?

– Не хочу тебя задерживать, Гарт. Ты куда-то направляешься? Почему бы мне с тобой не поехать? Поболтаем заодно.

– А, ну да. – Я ответил на пристальный взгляд Энджи быстрым своим и подмигнул, давая понять, что все нормально. – Едем.

– Отлично. – Николас помедлил у пассажирской двери, любуясь «линкольном». – Все ездишь на старой отцовской машине. – Он улыбнулся мне одной из своих широких вкрадчивых улыбок. – Он бы гордился.

И мой младший брат сел в машину, хлопнул дверцей – и мы покатили в сторону Вестсайдского шоссе.

Глава 5

И как мой брат, и как личность Николас всегда таил какие-то свои мотивы, вынашивал тайные замыслы, и считал, что он умнее всех. Он был обаятельным сорванцом, укомплектованным россыпью веснушек и чертами деревенского мальчишки. Теперь же он выглядел чуточку слишком гладким – во вред себе, а выдавали его разве что короткие и зализанные темные волосы, небольшие залысины, да мешки, что уже набухали под глазами.

Такой инкарнации Николаса я еще не видал. Твид казался неуместным, но, может, в том и состояла задумка. Я не слышал о нем больше пятнадцати лет, а видел последний раз перед тем, как Николас вступил, представьте себе, в Корпус мира.[18] Это случилось вскоре после отцовских похорон. Папа был профессиональный коллекционер бабочек и умер в итоге от эмфиземы и сердечного приступа, вызванного закупоркой сосуда, когда гонялся за перламутровками среди цветущих ноготков. Мы с отцом были родственные души – оба одержимы страстью к коллекционированию и классификации. Ребенком я собирал жуков – тысячами, а теперь собираю чучела, и это почти то же самое, только в больших масштабах. Еще у нас была общая любовь к здоровым кабриолетам, типа этого «линкольна», который папа оставил мне в наследство.